***
Ой духотень, духотень-то какая,
А сердце моё (неожиданно) тает и тая,
Прошлые, сонные мысли к себе зовёт—
Боже мой, легок как твой полёт
На рассыпанных мыслях о том
Как весною
Треснул прозрачный и лёгкий лёд—
Ослепительную звездою
На множество пьяных, виноградных осколков;
Как весною
Стремительно взвился
К тяжёлому небу
(Но так только кажется , небо—
Затон желаемой лёгкости ,
Что сама не имеет желаний)
Кольцевой и родной,
Пленительный ласточкин лет,
Чтобы намертво
Пятиголосому Фебу
В пышно-барочные губы
Всадить клинком
Поцелуй!
Сердце мое, не горюй!
К кому же как не к тебе мне ещё обращаться,
Ты адресат мой, мой звонкоголосый источник
(Живою памятью каждый, каждый росточек
Тянется к небу,ты же тянешься с ним—
Там твой Рим.),
Ты мой посредник, и проводник
К пепельно-горящему, к радостно-горестному
Солнцу!
Ты потеряло себя? Взгляни в золотое оконце,
Чтобы себя там увидеть, и мир, и людей,
Жар которым даешь
(Забыв про свой страшный нож,
Сквозь каждодневную,
Сквозь неумолчную ,
Сквозь неистомную
Твою молитву.)
Вдруг будет мелодия
Давно знакомая
Такая же неумолчная, неистомная,
Горестная, но целящая.
Радости пенье,
Радости взлёт
Вдруг на голову мне молоко прольёт
(О, наконец крылатое успокоенье?) ,
Мужественно голубицей вспорхнет —
«Боже мой, сладко твоё мне пенье».
***
Как озаглавить, как наречь мне
В белой вьюге странный мотив:
Над проталинкою свечи
Сухой покой заворожил..
Где было поле, там уж церковь
Опеленала весь простор,
Как резной о святках терем,
Византийский парчовый трон;
По церкви вьётся паутина,
В тарелки каплет сладкий воск —
Волосяной покров почти прозрачный
Летучие срывают мыши,
Колебля белого павлина —
Стеклянных нитей петуха.
В тарелках застывает сахар
И с крыши церкви течёт хрусталь:
В закуточке белый дьявол ,
Слезных нитей кот наплакал ,
Балуются чертенята
И замирает тонкий воск…
Уйти из этого пейзажа,
Из логовища паука:
Трссется рожками козлиными
Тоска, тоска, тоска—
Щекочет Виевыми веками,
Бородою паутинною.
Слепыми тычутся глаза …
А белые ангелы просо клевали
Не клевали, а кушали,
Что дальше было они не знали,
Но внимательно слушали.
***
В цветках шиповника горит Христос—
Льётся сила пылающая в их сердцевины;
Он гнётся с ними во время гроз,
Он граду подставляет спину.
И продолжает он гореть в руке,
Сорвавшей этот цветок (не лотос
Убаюкивающий— нет, в ежедневной борьбе
Сумеречной, льющий свой тихий голос):
Что это? — Льющаяся, прозрачная почти сукровица
Попеременно с водой;
Пыльца к пыльце устремится,
К кротости неземной.
По сердцу, по лепестку, стремительней дух доходит,
Целительный , он отводит
В пахучие те края,
Чтобы не падали зря
Упавшие лепестки причащения
Этих нежных природных тайн:
Цветочная Евхаристия, утешение
Узревшему их в сумерки детства, дай;
О, куст шиповника, шипами меня изрань!
ФЛЕЙТА В ЛЕСУ
Наплывом заблудившимся,
Ветерком лёгким,
Травой невысокой ,
предвестником сладостного вечера—
Колокольчиковую песенку пронесла
Гущею девственного леса.
Чьи-то прошедшие шаги озолотила,
Пиний ряды шелохнутся склонила —
Ту-лу-ру-Лу-ру-лу-ру,
Птичка залетная так звенит,
Ласточка меж кипарисов петляет —
Ту-лу-ру-Лу-ру-лу-ру..
Флорентийской мелодией,
Окантом заморским,
Лесным поцелуем
И странной гармонией Пана
Долетела (несмело) —
Заставила улыбнуться —
Проснуться,
(Ангельских лобзаний дала коснуться);
Летучая,
Детская,
Несерьезная,
Игривая и росная.
Только заслышишь, что кто-то идёт,
Знай: то волшебной флейты лëт.
01/24
***
Горн призывает в горние селенья —
Теперь ты можешь посох отложить.
В зрачке горят сердечным удивленьем
К минувшему алкающие дни—
По стенам вьётся плющ зеленоватый ,
Окончатых петель он крепче, мягче ваты—
Им увенчайся ты, Галахад-скаут!
На площадь выйди, лёгкостью дыша,
Раздвинь деревья , веточкой играя,
Податливей печаль и слаще рая—
Стань на колени, детско и шутя:
«Горн в горния зовёт меня, горя»
***
Ледяные горки снов
Закружили, завертели,
Словно звучные капели
Для холодных валунов.
Истомлен луной лукавой
По оврагам снеговым
Амфитритиной державы
Я вкушаю влажный дым.
Опускаюсь, поднимаюсь —
Лед к лицу и голове-
Звезды жалобные тают
На застывшем корабле.
Горячее индивеет
Вздох скользящих нереид,
Остужающе лелеет ,
И в слезе испитой спит.
Жар не выплакать, увы, мне
Из кристаллов ледяных,
Поцелуями не выткать
Горячеющий тайник.
Припаду ко дну морскому,
Ко притину дочерей
И следить за кромкой склона
Снегового буду здесь.
Всё равно меня согреет
Золото текущих лон,
Братской кровию обвеет,
Пене моря сладко вверит,
Холод рассечет мечом.
***
Подъезд небесный —
Лёгкие перила
И потолки, как пастила.
Пролеты лестниц
В день воскресный
Окошко небом голубят.
Бесформенно так ,
Так незрело,
Но от того ещё нежней
Внутри него порхает тело
Глядясь в квадраты этажей.
Несчастная кружит воронка,
Как злой водоворот Мальстрëм—
Монетка падает так звонко
Преодолев ступенек стон—
Её там скоро забывают …
В нагромождении ступеней
И в изворотах потолков,
Как парусов белесой тени
И тысяч чистых уголков ,
В кошачьей почиющих лени.
Здесь нет ни башен, ни замков,
Прости , но здесь
Не Пиранези —
А что здесь?
— Просто здесь… Подъезд.
10/24
СУДЬБА БАРАБАНЩИКА
Не держи на смерть равненья, барабанщик,
В тёмных чащах исчезает крик.
Заблудился, заблудился мальчик,
Потерялся и поник.
Где теперь мечты о жизни целой,
Нераздробленной , почти прямой:
Голос говорит, но оробелый
Затухает, словно вой.
Словно долгий вой Востока-волка
Близится ворожея-зима
И дрожит — не листьями — иголками
Киевская бузина.
Кружевами ложь плетётся, крадется,
Тронет струны детства (вчуже ждешь)
Солнце побелеет и закатится —
В темноте не разберешь.
А на утро — кисея скудельная
Зашумит, как парус корабля —
Что там? Путешествие последнее,
Моря золотая чешуя.
И вдали — среди наплыва белого-
Чайник ли гудит, звонок трещит?
Воркованье барабана смелого,
Как закат он в воздухе разлит.