ДВА ФОРТА ШАБРОЛЬ
В поэме Ахматовой «Путем всея земли» есть строки:
Черемуха мимо
Прокралась, как сон.
И кто-то: Цусима!
Сказал в телефон.
Скорее, скорее…
Кончается срок:
«Варяг» и «Кореец»
Пошли на восток…
Там ласточкой реет
Старая боль,
А дальше темнеет
Форт Шаброль, —
Как прошлого века
Разрушенный склеп,
Где старый калека
Оглох и ослеп.
Суровы и хмуры,
Его сторожат
С винтовками буры.
Назад, назад!
Очевидно, речь идет о погружении в воспоминания отрочества, о движении по обратной временной шкале. Вслед за Цусимой (1905) идут события более ранние, относящиеся к 1899-1900 годам. Одно из них – Англо-бурская война. Может создаться впечатление, что форт Шаброль и его осада – эпизод этой войны. Но даже если так казалось Ахматовой в 1940 году, память ее обманула. Точнее, в ее сознании смешались темы «взрослых» разговоров о мировой политике, которые она слышала в десятилетнем возрасте. Как указывают многочисленные литературные и мемуарные источники, любимой темой таких разговоров, наряду с войной в Южной Африке, было дело Альфреда Дрейфуса, французского офицера еврейского происхождения, ложно обвиненного в 1894 году в шпионаже в пользу Германии. Подробности этого процесса, продолжавшегося до 1906 года, здесь поминать не место – кроме одной. С 12 августа до 20 сентября президент «Антисемитской лиги» Жюль Герен, протестовавший против пересмотра дела Дрейфуса и обвиненный в свою очередь в государственной измене, в знак протеста против этого обвинения держал со своими сторонниками оборону от полиции в доме на улице Шаброль. Именно этот дом и получил ироническое прозвище «форта Шаброль».
Однако, возможно, есть еще одна причина, по которой это название в 1940 году возникло в памяти Ахматовой.
16 февраля 1911 года в газете «Новое время» появилась статья «Бежецкий форт Шаброль». Сюжет ее таков. На Рождество неизвестные разбойники в Спасо-Талицке, в 10 верстах от Бежецка, ограбили священника Василия Тяжкова, ранили его жену и убили извозчика, который вез их на грабеж. Дальше события развивались так:
«15 февраля, днем, в трактир Кузнецовых, находящийся в центральной части города, пришли двое прилично одетых посетителей. Заняв отдельный стол, они потребовали вина и закуски. Неподалеку сидел за чаем местный торговец Белов. Вглядевшись в пришедших, Белов в одном из них узнал своего бывшего приказчика, которого он подозревал в участии в спасоталицком деле. Белов, незаметно для этих субъектов, дал знать полиции. Скоро в трактир явился старший городовой Капустинский, предложивший неизвестным следовать за ним. Те покорно повиновались. Через несколько десятков шагов один из задержанных неожиданно выхватил револьвер. Грянул выстрел, и раненый в голову городовой тут же свалился. Субъекты бросились бежать, но за ними погнался на извозчике другой городовой. Едва он настиг их, как раздался второй выстрел. Убитый наповал, городовой остался на месте. После этого убийцы вбежали во двор дома Солнцева, намереваясь перелезть через забор. Этой попытке скрыться помешал полицейский надзиратель Васильев, заплативший за смелое преследование убийц жизнью. Разбойники смертельно ранили его, и он по дороге в земскую больницу умер. Между тем, выстрелы взбудоражили город и подняли на ноги всю полицию. Видя себя окруженными со всех сторон, убийцы вбежали в баню и заперлись там…
В помощь полиции прибыли стражники. Баня была окружена со всех сторон, затем началась ожесточенная канонада. Полицейские осыпали баню градом пуль. Осажденные, в свою очередь, отвечали револьверным огнем. Этим ответным огнем было ранено несколько стражников. Вызвана была пожарная команда. Сначала хотели поджечь здание, но потом, по некоторым соображениям, эта мысль была оставлена. Несколько раз осажденным предлагали сдаться и выйти. Осажденные отвечали насмешками и бранью. Так прошла вся ночь. Только под утро выстрелы из бани прекратились. Полицейские с большими предосторожностями двинулись к бане. Разобрав крышу и потолок и дав еще несколько выстрелов внутрь, спустились в самою баню. Там оказались два трупа. Как говорят, осажденные сами покончили с собой.»
Републикация этой статьи на сайте «Бежецкая старина» заставляет нас обратиться к известным фактам из жизни Ахматовой. В имение Гумилевых, Слепнево Бежецкого уезда она впервые приехала 13 июля 1911 года и в дальнейшем жила там подолгу до 1917 года, а позднее до конца 1920-х годов бывала в Бежецке. Можно предположить, что в уезде, где происшествия были редки, зимняя криминальная история обсуждалась еще и летом, и что в разговорах фигурировало замысловатое название статьи из «Нового времени», апеллировавшее к памяти взрослых и политически ангажированных читателей, помнящих события 1899 года (причем, учитывая направление «Нового времени», скорее сочувствовавших Герену). Но Анна Андреевна Горенко-Гумилева уже помнила их смутно. И тем не менее сама формула – «форт Шаброль», вторично отложившаяся в сознании, тридцать лет спустя возникла в стихах.