ВАЛЕРИЯ КАЗАКОВА

***

из льна голубого — белое платье,
разлившимся молоком
по руслу реки
меж двух берегов;
из поля широкого —
холст живописный
струится под солнцем
мятостью льна
и прильнувшими травами
к  лету, вдогонку из ягодных уст,
где маки горят как маленькие маяки
идущим по этому полю вдоль
от края до края, с краюшкой ржаного,
с горсточкой соли;
из яблока наливного — сок
молодильный, мимо сахарных уст,
с присказкой, взрослому сказкой,
в которой каждому урок
с усмешкою мудрости
и поцелуем в темя.
Ввысь
стремишься как цветок
и славишь дождь
косой стеной
идущий рядом.
Из платья — холст, из мака —
сон, который память.

// 30.03.2024.

 

***

я бреду как слепая корова по минному полю,
с артхаусным прошлым, волочащимся
на оборванной привязи вслед
продавленным в рыхлую землю
отпечаткам копыт;
солнечный одуванчик так горек,
что прилипнув к верхней губе
сам собою весьма недоволен,
даже возможностью превращения в молоко;
весточкой
сладкозвучной взовьётся к зениту
жаворонок из стерни, —
в тот же миг молодым телёнком
побегу по небесному полю,
погодя понимая,
что не жаворонок выпорхнул из земли.

// 04.04.2024.

***

мой дерзкий друг,
мой брат желанный, —
попутчик по странному аду Данте,
вне откровений,
отстранённый веслом от воды
челнок двухместный,
от берега к бережку —
через условную границу между,
с данью, положенной смотрителям сумрака
и обитателям мутных глубин
тихой, неспешной реки;

мой отважный товарищ,
освящённый золотом чешуи,
отражённый сверкающим небом
двойником золотистой ладьи,
причудой как звонким предвестьем,
прошитый алеющей нитью
поэтического драматизма,
тончайшей занавесью театральных сцен,
на чистовую сыгранных мною дней;

мой безголосый попутчик,
помогающий на стремнине грести, —
сила моя, поверхностного натяжения,
держащая нас на плаву
в объятиях тихой, могучей реки.
Неси.

// 06.04.2024.

***

солнце, струной тоскующей
вибрирует лучом
и вяжет, вяжет
письмена
по полотну
от горизонта и до края, —
я, заложив своё бессмертие за грош,
ловлю на выходе волну,
толкающую берег к сну
от обволакивающей яви, —
псалом ложится на скрижаль
готовым отпечатком смысла,
но тень,
подспудной грустью
накрывает будто ясный небосвод —
божественное непереводимо
на простой,
доступный хоть танцующей пчеле,
хоть голубям, воркующим весне,
кузнечикам, стрекочущим в траве,
влюблённым, шепчущим себе
извечно поэтические мысли,-
язык,
понятный человеку.

Мы унаследуем
лишь пыль, и пену дней,
и ржавчину бессмысленных цепей,
упавших в тот момент,
когда любое действие
возьмёт себе подкожную
первооснову речи.

// 07.04.2024.

***

сложить себя как книгу,
с нумерацией сквозной,
извлечь бумажный остов и нарастить
узорочную крону слов,
трепещущих и жадных
к воздуху и свету, способных
форму претворить
в любой момент, из камня —
в звук, из пламени —
в звучанье аромата, с шлейфом
полосатой маеты,
перемежающейся мятою фольгою, —
металл сквозь тело бумазеи;

сложить листок к листу,
с любого места будучи открытой
твоя написанная книга
меняет лик от летописи к дневнику,
от лирики к интиму,
и выхваченная фраза чуть парит
над эпизодом,
цитата выплывает из контекста
заблудшим лебедем
над гладью дней,
листаемых до неопределённой точки.

// 08.04.2024.

***

звуком, речью,
я из земли небесным древом
расту к зениту, уравновешивая тяжесть
маятника смены вех
и лёгкость зелени
полупрозрачной кроны
в объятьях
солнечного света и паутины облаков;
я прорастаю в прошлое,
меняя завтра сделанное ныне,
витая кончиком ростка за осью
мира,
лаская дрожь листка
шершавой гранью бури,
испытывающей прочность веры
в то, что мы преодолеем
любое за и сверх, то или иное,
переходящее за грань
осмысленного жеста и горлового
пения вслед каждому рассвету,
и потому, —
расту с миндальным цветом в волосах
и тонким ароматом древесины
свежих срезов, куда привой ложится
новый и почти чужой,
а чуть позднее свой,
сращённый чудным образом с основой,
и мы неразделимо держим свод,
который полон звёзд,
хотя их днём совсем не видно —
в небесном океане вод.

// 10.04.2024.

 

***

Как будто проживая вновь
наискосок проложенные тени
штакетником в июльский день,
гудящий цвет весенний
с ветвей вишнёвых, полных пчёл,
случайный взгляд ступающих навстречу,
и мимоходом брошенный ответ;

как будто проживая вновь
уставший вечер, ложащийся у ног
покорной тенью,
риторику бесед, меж мною и тобою,
и дивный, — от окна по полу,
ложащийся закатный свет;

и лёгкое смещенье
дня за днём
в журчащем сонме проживаемых забот,
выращивает чувство смутных узнаваний
себя во всём, во всех того,
кто глубина и беспокойство,
кто где-то в стороне, и рядом за спиной,
кто чуть привычен внешним очертаньем,
кто стыдно любопытен шорохом отличий,
и так же, как и ты, безмерно одинок
на многолюдной мостовой,
кто сам и страж, и склеп,
где множество сокровищ
потусторонним блеском
озаряют внутренние замкнутые стены
изнутри,
кто сам канва обыденных событий
и чудо, даром явленное всем.

// 14.04.2024.