1861 год. 39-летний Некрасов, по меркам XIX века немолодой человек, осуществляет наконец свою мечту о летнем отдыхе в родных местах, приобретая усадьбу Карабиха. Однако в целом настроение его оставляет желать лучшего. Личная жизнь не складывается, на журнал «Современник» усиливаются гонения, февральский манифест тем паче не добавляет оптимизма.
Бродя с ружьём в охотничьих угодьях близ села Грешнёво, поэт наверняка не раз гонит от себя печальные мысли: ведь так просто было бы приставить ружье к голове и избавить этот чудесный пейзаж, эти «неповинные поля» от своего присутствия. Местные крестьяне, конечно, вряд ли обрадуются, будет дознание, придётся скинуться всем миром на взятку чиновникам, чтобы решили дело по-быстрому, потом похороны, слёзы, в общем, сплошные неприятности. Да и грех своей волей лишать себя жизни, даже топоним, название села, как бы намекает.
Но не думать в эту сторону уже поздно, весь сюжет снова и снова прокручивается в сознании, и вот выходит ёмкое, чеканное, песенное, легко вписывающееся в живую речь как современников автора, так и отдалённых потомков: «Горе горькое по свету шлялося/И на нас невзначай набрело». Универсальная формула, подходящая, согласитесь, ко множеству положений и лиц.
Ольга Зондберг
«Похороны» Некрасова — интересный случай параллельного существования стихотворения и песни «Меж высоких хлебов затерялося», принимаемой многими слушателями за народную, не подозревающих об авторстве Некрасове и композитора Н. А. Александрова. Прекрасная иллюстрация смутности «народного» представления о традициях народного пения и народного словесного творчества. Вероятно, на забвение автора песни повлияли и советские послереволюционные новации в области авторского права, когда многие произведения искусства вдруг стали «народными». Если бы эти стихи написал Макферсон, то он был бы счастлив такой посмертной судьбой.
«Похороны», опубликованные в 1861 г., также примечательны своей темой и ее разработкой Некрасовым. В эту эпоху самоубийство чаще становится темой для литературы. Как и в «Грозе» Островского (1859 г.), у Некрасова меняется отношение к факту самоубийства. Оно проблематизируется, анализируется с социальных и экономических точек зрения («что тебя доконало», «какою кручиною // Надрывалося сердце твое»). Но у Некрасова отношение остается свойственным религиозному человеку («за что свою душу сгубил», «обрызгал ты грешною кровию»), и стихотворение завершается предвидением, что «хлебородные нивы» будут навевать молодому самоубийце «безгреховные сны», т.е. сниться его бессмертной душе. Земные служители культа, а также госслужащие, резко противопоставляются «хлебородным нивам», способным породить и навеять «безгреховные сны». Деятельность неспособных к порождению ничего стоящего и безгреховного неодобрительно перечисляется в 3-4 строфах, эмоциональное напряжение нагнетается в анафорических синтагмах 4-5 строф (4 раза с «без»), достигая кульминации на словах «без попов!..». Четырежды повторенный, «без» невинно навевает на читателя отнюдь не безгрешную, омонимическую ассоциацию. Провожают самоубийцу в последний путь: «солнышко знойное», «высокая рожь», и «птичка Божья». Высокий ранг провожающих на время откладывает вопрос о греховности поступка, но только, чтобы вернуться в новой кульминации прямым вопросом «Что тебя доконало, сердешного?». Такими колебаниями эмоции от накопления скорбного напряжения до разрежения и умиротворения, выраженными двукратными пейзажными интерлюдиями, или повторяющимся прощанием («почивай»), или дружескими обращениями, пронизано все стихотворение.
Обращает на себя внимание еще один прием повествовательной техники Некрасова. В отличие от крестьянских причитаний, здесь — два плакальщика. Сначала коллективный (набредшее «на нас», «горе горькое»; беда, которой «мы… не знавали вовек»), и оплакивает он тяготы столкновения с государством, а не самоубийцу. Потом — плакальщик-односельчанин (10 строфа («сердешного») и 13 («дружок»)). По ходу стихотворения несколько раз меняется ракурс: коллективный плакальщик на случай самоубийства; он же на приезжих чиновников; через строфы о природе и божественном присутствии взгляд от 1 лица мн. ч. трансформируется во взгляд от 1 лица ед. ч. («поглядим» на односельчан), заканчиваясь пейзажем в 9 строфе; новый ракурс начинается с резких вопросов в 10 строфе («Что тебя доконало?..», «Ты за что свою душу сгубил?») и продолжается 6 строф, сменяясь 2 наиболее эмоциональными строфами стихотворения, и обрываясь на долгом вопросе в целую строфу, переходя в финальный безличный пейзаж, в котором снимается, мучивший одного из героев стихотворения, вопрос о греховности самоубийства, объединением природного («нивы»), бессмертного человеческого («ему»), и религиозного («безгреховные сны»).
Кроме смены ракурсов стихотворение характерно своей жанровой разнородностью. 1 строфа — эпический зачин, напоминающий своим «горе горькое» «горе-горинское» из «Повести о Горе-Злочастии», 2 строфа — причитание, но не традиционное (индивид об индивиде), а коллективное с сатирическим оттенком, песенные пейзажные интерлюдии, наблюдение за односельчанами, возвращение причитания в виде посмертного диалога с самоубийцей, финальная пейзажная медитация, где с погибшим взаимодействуют уже только песни, хлебородные нивы и, ни разу прямо неназванный, ветер («рожь колыхалася» в 6 строфе, «сны навевать» в последней).
Павел Номин
При чтении «Похорон» в первую очередь обращаешь внимание на просодию – точнее, не обращаешь внимания, настолько она привычно срослась с именем автора; но когда осознаешь его в этой области гениальность, некоторое время не хочется думать ни о чем другом. Отмеченное Чуковским превращение «бодрого анапеста» в «унылый дактиль» в пределах одной строки – это ритм волны, поднимающейся и спадающей, ритм песни, заканчивающейся всхлипом, постаныванием («этот стон у нас песней зовется» — нет, не этот). Это одновременно песня и «проза», обстоятельная житейская интонация («У тебя порошку я попрашивал,/ И всегда ты нескупо давал») – и надрывная, дикая, цыганская, блоковская (то есть предвещающая Блока) тоска:
Кто дознает, какою кручиною
Надрывалося сердце твое
Перед вольной твоею кончиною,
Перед тем, как спустил ты ружье?..
«О чем» эти стихи? Это сквозной мотив – от «Бедной Лизы» — через «Цыган» — до «Бельского устья» Ходасевича и далее: история горожанина, носителя цивилизации, принесшего ее заразу, ее «грех» в руссоистский блаженный мир. У Некрасова особых иллюзий в отношении крестьян, конечно, не было, он хорошо знал, как бьет молодую жену муж-привередник и как свиньи едят младенцев. Но все же он видел в этом простецком варварстве некую чистоту и цельность – в сравнении с путанным миром надорванного интеллигента, который приехал в деревню, вероятно, просвещать крестьян и нести им свет (а может, просто отдохнуть от своей сложности, как Алеко), а в итоге внес в их жизнь смятение, не говоря уж о расходах на взятку, но был ими великодушно прощен и оплакан. Неважно, насколько соответствует реальности эта горькая идиллия.
И еще. В доме Анны Горенко, будущей Ахматовой, хранилась книга Некрасова, оставшаяся от Николая Змунчилло, первого мужа ее матери. Жизнь этого человека закончилась точно так же, как жизнь героя «Похорон»: он застрелился в деревне под Николаевом и похоронен в поле, на холме.
.
Валерий Шубинский