ФОТОГРАФИЯ НА ТУАЛЕТНОМ СТОЛИКЕ: УЛИЧНАЯ СЦЕНКА В НЕАПОЛЕ. ПО ХОДУ ПРИНЯТОЙ ОСИ ВРЕМЕНИ: УЛИЧНЫЙ МАЛЬЧИШКА, МИХАИЛ БАКУНИН, ОСКАР УАЙЛЬД, АСЯ ЛАЦИС, ВАЛЬТЕР БЕНЬЯМИН. НА ГОРИЗОНТЕ: ВЕЗУВИЙ, ТВЕРЬ, РЭДИНГСКАЯ ТЮРЬМА, ПОРТБОУ, РИГА (дата на обороте нечитаема; заголовок тоже – возможно, он звучит так: «СМЕРТЬ АСИ ЛАЦИС»)
ПЕРЕВОД С НЕМЕЦКОГО И ПРИМЕЧАНИЯ ТАТЬЯНЫ БАСКАКОВОЙ
„Пение здесь выражает все нюансы между смехом и плачем“.
Ханс Вернер Хенце
„The Doctor said that Death was but
A scientific fact“
Оскар Уайльд
„всеобщая независтливость настоящего к своему будущему“
Вальтер Беньямин
„Каждый сам себе есть Вавилонская башня,
в наших внутренних покоях не смолкнут споры,
пока внешние стены, крошась-облупливаясь,
не станут пористыми и не разрушатся“, –
шепчет птах смерти, усевшись на плече
у старой дамы, сидящей перед зеркалом,
на балтийском взморье,
в некогда ганзейской,
а ныне советской Риге. –
„Никогда не говори, что кто-то умер, прежде чем он познал счастье
или несчастье. Ибо как может быть мертвым что-то такое,
что еще и не начинало жить“, – щебечет он.
„Разве счастье и несчастье – одно и то же?“ –
спрашивает она, но его уже снова и след простыл,
он лишь мимолетно здесь побывал, чтобы она о нем не забыла.
***
Разве счастье и несчастье – одно и то же?
„Шип и роза, la stessa cosa“, –
думает уличный мальчишка;
„немецкие философы,
русские анархисты“, – забавные слова,
которые, как он слышал, произнес один мистер,
с тростью, при галстуке и с облачным брюхом;
„все scugnizzi одинаковы“, – думает мистер
незадолго до своего бегства из города сирен,
Парфенопа всегда прогоняет Орфея –
эта мстительная бессмертная птица –
и потом умирает сама до следующего раза,
ведь each man kills the thing he loves
e poi muore.
Мистер сует в шершавую детскую руку
всепонимающе-улыбающегося мальчишки
пару чентезимо и исчезает в своем несчастье,
мальчишка сплевывает сквозь зубы,
мистер выглядел многообешающе,
в чем его опытный глаз еще ни разу не ошибался,
cazzo!
Потом Scugnizzo следует по пятам,
просто от скуки, за маленькой группой
щебечущих немцев.
(ты говоришь, это не может быть тот же мальчик, но разве не всё едино?
– scugnizzi,
– представители интеллектуального бродячего пролетариата, у которых вечно всё валится из рук,
– сыновья русской знати, по ходу бегства от самих себя хотящие поднять мертвых и слепить обломки,
– летающие над площадью женщины, чья прелесть отравлена тонким наркотиком революции и распространяет этот яд дальше.
всё переходит одно в другое, как сквозь здешние стены, возведенные из запылённого воздушного шоколада,
„spazzatura storica di duecento“, говорит этот мистер, „пористый шоколад“, говорит синьора, которая умеет летать над площадями, – „porainā šokolāde“;
весь мир – это пористый шоколад, все мужчины и женщины – каверны и полости.)
Мальчик садится на пористый обломок скалы на берегу моря,
чтобы вытащить колючку из большого пальца,
„Ах“, – говорит бородатый русский,
говорит тот мистер,
говорит та синьора,
говорит тот немец, чьи очки отражают шквальный ветер и прах, –
„Magna Grecia, сколь устойчивыми могут быть фенотипы“,
но по-настоящему никто из них не восхищен:
– бородатый русский презирает праздность,
– облачный мистер, Пигмалион-наизнанку,
человеческой плоти, собственно, предпочел бы мрамор,
– та синьора, что умеет летать над площадями,
любит веющие над площадями флаги,
любит пролетарские карнавалы:
марши Пульчинелл, поющих Интернационал,
– очки того немца отражают ветер,
который неудержимо гонит его в будущее, в Москву, в Пиренеи,
который пахнет сжигаемой человеческой плотью
(ибо каждого убивает то, что он любит),
который все имена на песке,
на воде выжигает,
ради грядущего, но потом все же сдувает их прочь.
Счастье и несчастье – это одно и то же,
горячий шоколад на тенистой террасе
и холодный шоколад в тени Кремля
суть теневые отображенья друг друга.
Неаполь опалил бродячему философу
кожу и все нутро – счастьем встречи,
я же приехала сюда, когда мне разлука
кожу и все нутро превратила в лед
(что, впрочем, никак не связано с Неаполем,
а лишь с простым фактом смерти).
Но счастье и несчастье – это одно и то же,
и я с тех пор предпочитаю говорить с умершими,
ибо каждая секунда может стать узкими вратами
и не только Неаполь,
весь мир состоит из каверн,
из проходов, из полостей.
И из порнографии божественной Парфенопы.
Облачно-диффузный мистер видит что-то такое,
что представляется ему до крайности странным:
что мир никогда больше не будет его любить,
что крохи синевы над Рэдингской тюрьмой
навсегда заменили для него небо,
что each man kills the thing he loves,
и он сам убивает себя, день за днем,
когда смотрит на себя из зеркала.
Парфенопа Серао
заманивает Scugnizzo в кино,
там идет назидательный фильм
Il decadente inglese,
она закармливает мальчишку попкорном,
тормошит его, льстит ему –
он, мол, несет в себе пылающее наследие
этрусков, арабов, сарацинов,
норманнов и испанцев, –
он отбивается, хихикает,
но остается свободным, настолько свободным,
как если бы был придуман русским бородачом.
Этот русский забирает с собой
радикальное понимание свободы –
в кладовую для ненужных вещей,
где анархическое пустословие
разлагает анархистский порядок.
Мальчишка уже вытащил колючку,
мастерит из нее терновый венец
и улыбается своей архаической улыбкой,
словно он готовится
понять всё (кто-то же должен) –
Его крылья расправлены.
***
В темном зеркале видит та синьора,
когда-то умевшая летать над площадями,
расширенные пóры своей старческой кожи.
Рядом с пудреницей
лежит вновь полученный ею партбилет;
выходит, зря партия на протяжении стольких лет
обгладывала, причмокивая, и ее саму тоже
(ибо каждого убивает то, что он любит).
Сквозь поры собственной кожи
она видит солнечный туман, окутавший Пиренеи,
запыленный воздушный шоколад Неаполя,
заледеневшие медвяные луковицы Москвы.
Наждачно-бумажная Балтика лижет ее ступни.
Смерть это естественный исход –
без зависти к будущему,
без зависти к будущему,
без зависти к будущему –
хотя поводов для зависти, по сути, и нет.
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА
„Пение здесь выражает все нюансы между смехом и плачем“ – высказывание немецкого композитора Ханса Вернера Хенце (1926-2012), в 1953 г. переехавшего в Италию, о музыкальном космосе Неаполя.
The Doctor said that Death was but A scientific fact – «Доктор сказал, что смерть – это лишь научный факт» (англ.). В переводе Н. Воронель: «Здесь врач твердит Ему, что смерть – Естественный исход». Цитата из «Баллады Рэдингской тюрьмы».
…всеобщая независтливость настоящего к своему будущему… – цитата из «Историко-философских тезисов» Вальтера Беньямина (перевод В. Биленкина):
«„Одна из самых замечательных особенностей человеческой природы,“ – пишет Лотце, – „это то, что наравне со столь распространенным эгоизмом в отдельном, существует всеобщая независтливость настоящего к своему будущему.“ Эта мысль показывает, что наше представление о счастье всецело окрашено тем временем, к которому отнесено раз и навсегда наше личное существование».
…la stessa cosa… – одно и то же (ит.).
…scugnizzi… – уличные мальчишки (ит.). В ед. числе – scugnizzo.
Парфенопа – сирена, своим пением безуспешно пытавшаяся очаровать Одиссея и покончившая с собой близ берегов нынешнего Неаполя (отсюда древнейшее название этого города – Партенопея).
…each man kills the thing he loves… – Каждый человек убивает то, что он любит (англ.) Цитата из «Баллады Рэдингской тюрьмы». В переводе Н. Воронель: «…каждый, кто на свете жил, любимых убивал».
…e poi muore. – …и потом умирает (ит.).
cazzo! – итальянское ругательство (обозначение полового члена).
…интеллектуальный бродячий пролетариат… – цитата из рецензии Вальтера Беньямина на книгу Якоба Йоба «Неаполь. Путевые впечатления и наброски» (Jakob Job, Neapel. Reisebilder und Skizzen. Zürich, 1928).
…у которого вечно всё валится из рук… В своей книге «Революционер по профессии» Ася Лацис рассказывает, что познакомилась с Вальтером Беньямином в 1924 г. на Капри: зайдя в лавку, она не знала, как сказать по-итальянски, что хочет купить миндаль. Какой-то человек (Беньямин) помог ей объясниться с продавцом, а потом предложил проводить до дому и донести пакеты с покупками. Дальше она пишет:
«Мое первое впечатление: стекла очков, отбрасывающие свет, как не может ни один прожектор; густые темные волосы, узкий нос, неумелые руки – пакеты валились у него из рук. В целом – солидный интеллектуал, человек с достатком. Он проводил меня до дому, попрощался и спросил, позволительно ли ему как-нибудь зайти ко мне в гости». (Asja Lacis. Revolutionär im Beruf. München: Rogner & Bernhard, 1971, S. 42)
…поднять мертвых и слепить обломки… – цитата из эссе Беньямина «О понятии истории» (в переводе С. Ромашко; курсивом выделены цитаты из этого отрывка в стихотворении Ольги Мартыновой):
«У Клее есть картина под названием “Angelus Novus”. На ней изображен ангел, выглядящий так, словно он готовится расстаться с чем-то, на что пристально смотрит. Глаза его широко раскрыты, рот округлен, а крылья расправлены. Так должен выглядеть ангел истории. Его лик обращен к прошлому. Там, где для нас — цепочка предстоящих событий, там он видит сплошную катастрофу, непрестанно громоздящую руины над руинами и сваливающую все это к его ногам. Он бы и остался, чтобы поднять мертвых и слепить обломки. Но шквальный ветер, несущийся из рая, наполняет его крылья с такой силой, что он уже не может их сложить. Ветер неудержимо несет его в будущее, к которому он обращен спиной, в то время как гора обломков перед ним поднимается к небу. То, что мы называем прогрессом, и есть этот шквал».
…всё переходит одно в другое, как сквозь здешние стены, возведенные из запылённого воздушного шоколада… <…> „пористый шоколад“, говорит синьора… – «…пориста и проницаема здешняя частная жизнь» – так Ася Лацис и Вальтер Беньямин описывают свои впечатления от Неаполя в совместно написанном ими тексте 1925 года («Неаполь»), который на русский язык не переводился.
…spazzatura storica di duecento… – исторический мусор XIII века (ит.).
…porainā šokolāde… – пористый шоколад (латышск.)
Мальчик садится на пористый обломок скалы на берегу моря, чтобы вытащить колючку из большого пальца… Этот мальчик, как видно из дальнейшего, своим обликом напоминает римскую бронзовую скульптуру «Мальчик, вытаскивающий занозу», которая является копией греческого оригинала и находится в Риме в Капитолийском музее.
Magna Grecia (лат. Великая Греция) – историческая область с древнегреческими колониями. включавшая прибрежные территории южной части Апеннинского полуострова и Сицилии. Важнейшими городами были Тарент, Партенопея (Неаполис), Сиракузы и Кумы.
…холодный шоколад в тени Кремля… – В «Московском дневнике» Вальтер Беньямин рассказывает (Вальтер Беньямин. Московский дневник. М.: Ад Маргинем, 2012 , с. 32; перевод С. Ромашко), как гулял по предрождественской Красной площади: «Я ел на ходу шоколад, купленный по дороге. Первый рыночный ряд, шедший вдоль улицы, был заставлен рождественскими ларьками, прилавками с игрушками и бумажными поделками».
См. также эссе «Холодный шоколад. Четыре дня с Вальтером Беньямином» в кн.: Ольга Мартынова. Разговор о трауре. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2024.
…ибо каждая секунда может быть узкими вратами… – аллюзия на «Историко-философские тезисы» Вальтера Беньямина (перевод В. Биленкина):
«Известно, что евреям запрещалось исследовать будущее. Вместо этого, Тора и молитвенник наставляют их в воспоминании. Это лишало будущее того очарования, под которое попадали те, кто обращался за знанием к прорицателям. Это не означает, конечно, что будущее представлялось евреям пустым и однородным временем. Ведь каждая секунда в нем была узкими вратами, в которые мог пройти мессия».
Парфенопа Серао – Здесь Парфенопа отождествляется с Матильдой Серао (1856-1927), итальянской журналисткой и писательницей, первой женщиной в Италии, издававшей газеты: Corriere di Roma («Римский курьер»), позже Il Giorno («День») и Il Mattino («Утро»). Она написала свою версию легенды о Парфенопе как об обычной девушке, бежавшей со своим возлюбленным на землю будущего Неаполя и ставшей бессмертным воплощением любви, сделавшей Неаполь «городом любви» (в книге «Неаполитанские легенды», 1881).
Il decadente inglese (ит. «Английский декадент») – такого фильма, кажется, не существует. Но само это выражение принадлежит Матильде Серао. В 1897 г. Оскар Уайльд, после отбытия двухгодичного заключения в Рэдингской тюрьме, вместе со своим другом Альфредом Дугласом (Бози) перебрался в Неаполь и попытался жить там под чужим именем. Однако Матильда Серао в своей газете написала, что, по слухам, Оскар Уайльд, «английский „декадент“», находится в Неаполе и что она протестует против его пребывания в городе. Это и привело сначала к переезду Уайльда и Дугласа на Капри, а потом в конечном счете – к расставанию этих двоих и к бегству Уайльда из Италии.
Фильм об этом эпизоде из жизни Оскара Уайльда, «Счастливый принц», был снят в 2018 г. британским режиссером Рупертом Эвереттом.
…радикальное понимание свободы… – «После Бакунина в Европе больше не было радикального понимания свободы» – цитата из статьи Вальтера Беньямина «Сюрреализм. Моментальный снимок нынешней европейской интеллигенции» (перевод И. Болдырева).
…словно он готовится… <…> …Его крылья расправлены. – Аллюзия на эссе Вальтера Беньямина «О понятии истории» (см. о нем выше).
…вновь полученный ею партбилет… Ася Лацис (1891-1979), латышская актриса и режиссер, подруга Вальтера Беньямина, член РКП (б) и позже КПСС, в 1938 г. была арестована, до 1948 г. находилась в заключении и ссылке в Казахстане. В 1948 г. возвратилась в Латвию, после реабилитации переехала в Ригу. В 1956 г. вновь вступила в КПСС. Умерла в Риге.