***
Как постоянный зритель
Неосвещенных лет, пролетов лестничных и проливных дождей
Как постоянный зритель
Что ходит по мосту из новостей
И жалует заправленную в брюки
Больную реку – жизнь
Беря ее на руки
За воду дней пустых и темный небосвод
Он будет убывать как постоянный зритель
Неясностей слепых – не я, не я, не я
И вытечет из вод объятий заграница
Так беспредельная лететь не может птица
Так ломоть ремесла не требует кресала
И вспахан детский плач от самого начала
До точки превращения в темницу
***
Курносый воск полей, я плачу или плачу
Раздерганная темь, где стылое стекло
Приносит воздух в дым, и музыке назло
Поется тяжело, пока я слезы трачу
Польется тяжесть в дым, земля или земной
Нахохлились внутри такого кабинета
Что даже господа, пришедшие за мной
Расшаркались уже и лыбятся планете
Обуревает вас холодный дым ночлега
Поющий танец дней на жердочке ручья
Куда скрипит приказ куриная телега
И тянется к доске еще ладонь моя
С зажатым в ней огнем, свиданьем или зреньем
Я не могу сказать – костра в пещере нет
И только тайну лет скрывает милость пенья
Прозрачная – на чей – на чей-нибудь – просвет
Я нарисую дней раздавленных живые
Живые тополя кривым осколком вкривь
И тени мечутся, и дней бока кривые
С углем внутри, с убожеством внутри
С углем или углом каким-нибудь горячим
Наскальный черновик как коридор теней
Где вечно вечность дней свою цыганку прячет
И дышит тяжело и жалуется ей
***
О, тыкалка картонная дурилка
А ты как можешь дуришь или моришь
В тебе зачахла гробовая жилка
И воздух рук ты меришь или молишь
О, без толку ходить или кривыми
Канючить взглядами оконные пролеты
Здесь каждому дарили самолеты
И были птицы не прожми живыми
Таких людей как Шрюков или Шлыков
Хватали за капканы и оттуда
Чесали им про медленное млеко
Пустых губастых звезд – текла посуда
Был синий вой, карабкались страницы
По длинным векам синевы студеной
По липким ликам льдин уже не вечных
Под ярым вором воем воротнище
Увиденных не в окуляр, а ночью
Не пядью пядь не персти не ресницы
За ролью – рыло жалует траницы
Жует потьмах ослепший ветер слово
Сволочь; в семи домах кукуют староверы
И взорван рот отказанному мясу
***
Как будто картавого времени нет
И света. И следом за свирестом лет
Она выступает, они и оно
Как будто и лета проклятого нет
А следом и света в объедках побед
Как будто и света за пазухой нет
А следом и лета в объедках побед
Мы тайна, мы донная тайна земли
Они ее с неба и не извлекли
Мы донная тайна, мы якорь и зверь
И шелест, и свирест, и вереск теперь
***
Пусть тема темноты звучит как быстрый бред
В раздавленных словах беспомощно и жалко
У онаниста глаз есть только копи лет
И дружево теней и музыка-хабалка
И крошево огней, заброшенных за кадр
Смеющейся реки, где окон тоже мало
Одни немужики сминают покрывало
И мелет языком непрошенный закат
Качается и врет, и корчится и снится
И в сонной пустоте, прозрачный и немой
На кладбищах пустых, где воздух мелочится
Жалеет сам себя голодный звездный рой
Где речь чудовищна, где многое случится
Окно без комнаты, куда не постучать
Мне только так она – неправильная – снится
В ее молчании и я могу молчать
Внедриться в речь, в столь тесную речицу
За верховенство губ, за грубых глаз печать
С ее нелепицей моя не обручится
Но только так могу по-честному молчать
***
Как мечтают о воздухе клином еще долетевшие уси
Лия не владевшие нами доколе доколе не мы околели
Ли лия не девушка больше а сторож картонного рима
Где каждую ржавую голову взвесят и ветра не надо
Где портного искусство сравни с лепетанием слова
Околевшего снова да запчасти его на губах не смеются
Так что светлого шума и темного шума прошу не нарушить
Или буду до утренних искр бормотать и таращить
О, пропитые очи емели и ему отольются
В круг зеркальных нечаш, в отороченный завтраком круг
Где уже недопетое снова становится телом и жалом
И движение губ отличает смолу от испуга
Я не выдержу лишних идей, где в карманах – картины
И картины – картинны, кретин, что ты мямлишь-то, чай
Это боль незубная, а ласковых судорог воздух
Что выходит и входит, и снится и щурится воздух
Это строчки на камне, который и камнем-то не был
И бежит чепуха, чепушня – чуйка талых свобод
И орбит полный лаз, ну куда его затемно просят
Косит ветер стебли тополей, мерно дышит легко голова
Отравитель у стебля волны голубеет, трепещет
Врет и врет, врет и врет, и сминается в проводок, легче
***
Пылает мост, кричат жуки
Скрипит кровать и гнутся ели
Проходят дни, ползут недели
По горлу мыслящей строки
Приходит осень, у нее
В зубах зажаты дни недели
Скрипят жуки, берут шинели
Идут домой, в окно твое
У них обвисшие хвосты
И уши как у спаниелей
Но в сущности они просты –
Кровать не вставшая с постели
Их не спасти или прости
Образования-то нету
Они идут спасать планету
Но запинаясь об кусты
Всегда приходят в осень эту
И раздвигают животы
Они крылатые кресты
Они как женщины без бога
Без сапога, без носорога
Ползут туда, где есть мосты
Их тыкнешь палкой
И обернутся тотчас галкой
Не знающей любви и высоты
***
Я все давно сказал и даже то, что
Сказать я не хотел – и все-таки сказал
Какой мне дан ответ – я посещаю почту
Там голуби и мга, как скверный кинозал
Она болит во мне, и я иду по нитке
Какого-то вранья, и нас не сосчитать
Чудовищная жизнь сродни высокой пытке
И не спасает свет, аврал, дневник, тетрадь
Я не сдавал ОГЭ, не падал на колени
Не целовал я женских мягких губ
Я столько совершил хороших преступлений
Что больше не могу
***
Мой мальчик, ты совсем двужильный
Как этот поезд пассажирный,
Как после крика болтовня
Как крик натянутый на глобус
И утренний седой автобус
Глядит с укором на меня
И часть его скользит по рельсам
Другая – с меньшим интересом –
Пересекает тьму дорог
В конце которой муравейник
С двумя печальными свечами
На двух концах стола пустого
Они и бегают и плачут
Поводят жвалами и нервно
Смеются, ничего не стоят
Их жизней крошечные искры
Я остаюсь среди амбалов
И неразборчивых приветов
Во тьме дорожной, в стылой тьме
И исчезают тихо щели
А громко пропадают ели
На неразборчивой траве
И ничего не остается
Земля в овраге, воздух льется
Как детский сад, как стадо птиц
На крики гаражей, теплиц
Неузнаваемое что-то
Внутри проделанной работы
Еще горит, калечит, шьет
Тебе привет из тьмы морозной
А ты стоишь, как поезд слезный
Не понимая, что серьезно
А что ужато, что сольется
А что дрожащими углами
И выкинется и начнется
***
По улице окружной пьют собаки
Из жирных склянок злое молоко
И вот они уже готовы к драке
И воздух стал разымчивый такой
И молоко в хвостах у них скопилось
И побелели тощие хвосты
И кисточками они поводят лениво
А то не кисточки, а узелки, наполненные молоком
И ветер сильный из окошка дует
Как будто там не дом, а яма, полная щедрот
Или сто тысяч маленьких детей и каждый дует в рот
И каждый каждого как пылесос целует
Вот драка началась, но непонятно с кем
Дерутся псы отважные как ветер
И каждый каждого уже готовит к смерти
И на окошках проступает вафлеем
Так и проходит жизненный эпох
У женщин маленьких, наклеенных на карту
Хребтами узкими – здесь Пермь, а рядом Спарта
И проступает корявая подпись “лох”
О чем писать, когда скоблит немилость
Вот эти склянки, дохлые хвосты
О чем писать, когда слова просты
А жизнь сложна и как-то не сложилась
***
Мы устанавливаем плоть
В токарно-режущий станок
И говорит ребенок: воть
Станок ответствует: сынок
Не воть, а черная вода
Осталась после потрохов
Угрюмо дышащего льда
Довольно, больше никогда
Мы не касаемся. Краснов
Из-за угла кричит: Краснов!
Станок скрежещет и поет
Напоминая, что в утиль
Сданы дела и самолет
И следопыт, и следостиль
Краснов кричит из-за угла:
Станок работает как брат
Будь бабой, я б станку дала
Потом взяла назад.
Плоть вяло делает вот так
Потом вот так, Краснов орет
И жизни красно-белый рак
Под майку красную ползет
И будет солнце в первый раз
Согнется как трава траве
Задешевеет как матрас
На вшивой голове
Он чокнется, он кинет клич
Он чокнется, он кинет ключ
И ангел произносит спич
И был Краснов горюч
Перейти к содержимому
