ОЛЕГ ПЕТРОВ

ЭТЮДЫ ИЗ ЖИЗНИ МОСКОВИТОВ
 
1
Не спрашивай, дружок, не спрашивай.
Однажды у боярыньки Адашевой
сломался ноготок некрашеный,
и всё с тех пор пошло наискосок.
Подземный не струится больше сок
в кресте, животворящем бога нашего.
Теперь мы просто крестимся шишом —
пусть видит он, что это хорошо.
 
2
Рококошник я надела,
и вчерась во три часа
из мово предстала тела
вся подземная краса.
Стали углеводородом
очи чёрные, как ночь.
Так узнают все народы,
что Аидова я дочь.
Пусть зовут меня Наташей,
только знайте: ничего
нет на оба света краше
рококошника мово.
 
3
Когда-то в Угличе, а может, и не в Угличе,
стоял верховный кол отсюда до луны,
а нынче што? Сплошные морды жуличьи
с небес, чуть заполночь, видны.
Всё сожжено вокруг каким-то подполковником
во имя зверския жены,
и мы плывём, забором и коровником
со всех сторон окружены.
 
4
«Земля имеет форму хуя», —
гласила отчая скрижаль.
Вот отчего мы ценим жизнь земную,
расстаться с нею было б жаль.
Вот отчего во тьму завета,
как Лев за Раком выйдет по часам,
залупой каменной планета
грозит безбожным небесам.
 
5
Всё, куклафа, запирайте засовы:
ночью начнётся порядок особый,
господи иже еси.
Мальчик на небе парит невесомый.
Что тебе надо? Жизни весёлой?
На, пососи.
Царю небес, православною сомой
дай нам живые запить разносолы
из преисподней Руси.
 
6
Была я неженкой, а нынче стала ряженкой,
и жизнь моя сошла с ума.
Никто меня не назовёт монашенкой,
я это выбрала сама.
Я с Боженькой живу, как раньше с Мишенькой,
и мы друг другу страшно хороши.
Ой Боженька, вы сладенькая вишенка
на тортике моей души.
 
7
«Пусть впадает, хучь куда захочет», —
говорили бабы, глядя вдаль.
Там садился золотистый прочерк
за реки сереющую сталь.
Но нельзя подобные вопросы
оставлять на произвол цитат:
рано утром встали индорусы,
чтобы реку повернуть назад.
 
8
По небу мчались облака
Так начинался апока
 
9
Выйду на землю субботой воскресною —
сверху нависшая жуть
целую ночь, как планета неместная,
светит на каменный путь.
Ох как приблизилось царство небесное —
страшно рукою взмахнуть.
 
10
БПЛА покинул город,
последний город на земле,
но царь наш, милостивый Ирод,
молился в пепле и золе.
Он запускал стальные кохти
в господни умные дела
и предлагал полушку нефти
за всё, чем родина была.
И бог его услышал скоро
и сделал всё по красоте,
создав из пепла умный город,
последний город в пустоте.
 
11
Я просиял над целым мирозданьем.
Мне некуда идти. Душа моя — ничья.
Я — предрассудок каждого сознанья,
его сквозчатый луч и речь его точа.
Из-за меня над этою вселенной
архангелы подняли два меча:
один, походу, был подделкой современной,
другой как образ божий, только тленный.
 
12
Ох, летом хорошо у нас,
в научном городе закрытом,
ручьями кварк-глюонный квас
течёт в адронное корыто.
Хоть некрещёно вещество,
но тоже славит государя,
и конденсат из ничего
трепещет пуще всякой твари.
А ночью сам из головы,
покуда спят цепные суки,
опричный деятель науки
встаёт и начинает выть
как будто звуки, но не звуки.
 
13
Что ли девки поют,
или деньги дают,
или что это деется тут?
Словно чёрный народ
на поганцев орёт,
не спасёт-де их бог Черногод.
За рекою костры,
словно гвозди востры,
словно ангелам вбиты во рты.
Только бог-гвоздодёр
видел каждый костёр
и над ними крыла распростёр.
Уходил лесоруб
за рекою во сруб,
и сжигал его Баал-Зебуб.
Слаще мёда сладка
была песнь лесника,
но уже отзвучала, пока.
 
14
Я был крестьянин, а затем рабочий,
но обманул тебя, товарищ Труд,
и для меня в конце уже цветут
огни и прочие растенья ночи.
 
15
Вчера прошло и не настанет завтра,
и сгинут все.
Печальные животные майнкрафта
плетутся по несжатой полосе.
Она наводит думу грустную…
О, оборвись, проклятый поводок
в руках незримого искусства,
не путай нам квадратных этих ног.
 
16
Из-за леса, из-за гор
бог стрелял в меня в упор.
 
17
Звонили врозь колокола
не то пожар, не то победу.
Назло какому-то соседу
ракета в воздухе плыла.
От русской пасхи плакал бес.
Его неловко утешая,
цвела природа небольшая
под наблюдением чудес.
И человек, к попу пристав
с своим мучительным вопросом,
казался собственным отбросом
на попечении Христа.
 
18
Библейски верный кот, во тьме своих очей
держащий рубежи, где орды басмачей
огнём и верою сжигают полустанок,
ответь, какую жизнь ты за собой хранишь:
ларцы секретные, в которых плачет мышь,
или узорный пот за окнами крестьянок?
Сугубый лёд молитв, наросший на алтарь,
иль то, что подписал нелегитимный царь,
когда на пасху сам рубил себе державу?
Или ничьим умом, лишь волею своей
из китежской воды подъятый мавзолей
без надписи, без тела и без славы?
А может быть, ты сам, во сне свою орду
найдя, готовишь мир ко страшному стыду —
и вот уже в твоём воображённом теле
на дикой площади подожжены леса,
и общий приговор читает три часа
какой-то петушок из чёрной карамели.
 
19
Что с неба падает, как будто снег,
и ударяется неумолимо
о каменный ковёр, сломав себя навек?
Не зверь, не ангел, не машина.
К бетону космоса направив лёгкий бег,
душа, как пепел, сокрушима.
И свет померк.
Летай же, православный человек,
не самолётами с их ядовитым дымом,
а городом,
Небесным Аэросалимом.
 
20
Всё, что дышит воздухом впустую,
знает, как найти себе другую
скорлупу с отверстиями для
сырости твоей, сыра земля.
И она ему ответит эхом:
всё, что дышит, будет человеком,
говорящим в снежные века,
что теперь он тоже облака.