Напоминаем, что каждый номер журнала открывается стихотворением поэта-классика, которое выбирают представленные в номере современные поэты.
Выбор осуществляется так: редакция определяет, какой поэт-классик будет в номере; каждый автор называет от 5 до 10 стихотворений этого поэта. Определяется текст, набравший наибольшее количество голосов.
Четырнадцатый номер журнала «Кварта» начинается со стихотворения Осипа Мандельштама, за которое отдали голоса Даниил Кост, Олег Фельдман и Максим Глазун.
Осип Мандельштам
***
Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,
За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.
Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,
Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда.
И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый,
Я — непризнанный брат, отщепенец в народной семье, —
Обещаю построить такие дремучие срубы,
Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.
Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи —
Как прицелясь на смерть городки зашибают в саду, —
Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе
И для казни петровской в лесах топорище найду.
1931
За всю историю стран и цивилизаций пророческих стихотворений написано невообразимо много, но такого, как у О. М., – ни одного!
В тексте лир. герой (и пусть это будет несколько варварски, но он ассоциируется у меня с самим О. М.) без всякой горечи и сожаления, а даже с некоторым рвением рисует свое трагическое будущее, и скорее даже не рисует, а констатирует свою жертвенность, свойственную одержимым, блаженным гениям.
Ничего необычного, конечно, в этом на первый взгляд нет, многие художники готовы были (и готовы сейчас) отдать свою жизнь за право увековечить свои произведения в веках, но меня лично поражает в этом стихотворении другое, а именно – объект обращения. Я долго не мог понять, к кому обращается лир. герой – к эпохе, к палачу, к стране? И наконец понял: он обращается к Языку.
Даниил Кост
«Сохрани мою речь» — текст из корпуса стихов 1931 года, когда все маски были уже
полностью и решительно отброшены, забрало поднято, чтобы смотреть всем в глаза и говорить совершенно без посредников. Несмотря на абсолютную краеугольность смысла, текст пускает по ложному следу последующих интерпретаторов на пути выяснения – а кому, собственно, он адресован? Вариантов много и большей частью они рутинно традиционные: или к Б-гу, или к русской речи. В этом все-таки полезно усомниться.
Мне всегда именно в «Сохрани…» видится внутренний монолог двух сросшихся ипостасей сущности Мандельштама: человека, переживающего и осмысляющего изувеченную веком действительность, и великого поэта, сумевшего отразить это в Слове – так, как никто другой. Хотя у других вроде как бы и шансов на старте было больше. И отсюда же – «я здесь стою, я не могу иначе». А внутренний монолог предполагает и обращение, и призыв, и пожелание. Как никаким другим текстом Мандельштам здесь и «наплыл на русскую поэзию», и «растворился в ней». «Сохрани…» вопреки обычным трактовкам это не молитва, не просьба и не заклинание, а если уж и просьба, то с первой буквы переходящая в требование, а потом и в клятву, возможно, именно ту самую — «крупную до слез» и данную прежде всего самому себе. Скорее всего именно отсюда и последующее «И меня только равный убьет».
«Сохрани…» — это требование равнозначности, уравновешения и права отвечать за все всем самим собой. Тональность и сила этого возгласа с неожиданной силой воплотились в саундтреке к фильму Ромы Либерова «Сохрани мою речь…». Там не только пропето (точнее – «выпето») это требование или даже ультиматум времени и эпохе (чего уж тут таить), но и наведен понятийный мостик от поющих сегодня «Сохрани…» с невероятной модуляцией на последнем слоге («сохрани́ !») к пониманию истока нашей всеобщей и безразмерной беды, и одновременно человеческого и поэтического величия. В этом требовании, и в этой клятвенности Мандельштам, как скорость света, всегда остается безотносительным ко всему цепляющему, догоняющему и обрамляющему его. И, конечно, и ровно поэтому «мы только с голоса поймем, что там царапалось, боролось…». Точнее – с разных голосов. Еще точнее – обязательно должны понять. Мы должны ему. А мерзлые плахи его так и не полюбили. Но, судя по раскладу истории и времени, физически его хранят.
Олег Фельдман
Стихотворение Мандельштама «Сохрани мою речь…» не только представляет собой столько редкий в русской поэзии пример пятистопного анапеста, но и содержательно не лишено интереса.
Трёхсложный размер нужен для описания кругов, которыми думают деревья, накапливая годы опыта. В этом стихотворении Мандельштам или деревенеет, или открывает в себе деревянность. Был ли мальчик настоящим?
Сама фигура поэта расщепляется на две: он сам себе и дерево, и дровосек. На совмещении двух этих оптик, двух перспектив выросло стихотворение.
Максим Глазун