АЛЕКСАНДР МИРОНОВ (1948-2010)
ИЗБРАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ из книги «БЕЗ ОГНЯ»
***
Чуть солей, чуть кровей – придушить и размять,
трижды плюнуть на Запад, в мурло Велиарово…
Ах, скажи мне, моя Голубиная Мать,
кто варил это страшное нежное варево?
Кто варил – тому здесь уже больше не быть:
он варить-то сварил, а расхлебывать – ворону.
Почему же так страшно мне переходить
на ту милую, дальнюю, праздную сторону?
Мне и Кесарь не друг, мне и слов самосад —
сорных роз – опостылел, как вымысел Родины.
Я и знать не хочу, как Центрального Пса
будет время топить в его красной блевотине.
В Лете, где растворяется времени нить,
смерть вторая к душе клубом пены подкатится.
Потому так и страшно себя растворить
и увидеть червленые буквы Акафиста.
Что не слышало Ухо – не скажет Язык —
так от Века Иного до Времени Оного.
Для того, чтобы выучить эти Азы,
надо верить каленым щипцам игемоновым.
Знать, и там ордена, как и здесь – так чего ж
ты, Психушка моя, притворяешься дурою?
Обточи свое тело о жертвенный нож
и прикрой, Потаскуха, себя амбразурою.
А потом поднимись и ступай, не скорбя
ни о чем, говоря: так и надо, и надо нам.
Андрогиново племя приветит тебя
недомыслимым словом, забвеньем и ладаном.
май-июнь 1977
ИСКУШЕНИЕ
Гроба бесцельно вопиют
а татарва все просит дани
Огонь – ты пламенный уют
в моем домашнем балагане
Я чиркнул спичкою и вдруг
лицо зеленое дымится
Приди любезный мой супруг
поет истлевшая девица
Другой бы испугался я ж
всего лишь тихо рассмеялся
тому как радио-кураж
с огнем беспечным сочетался
Их грех содомский был велик
и я гневливо встал со стула,
тут дева отвратила лик
а спичку сквознячком задуло
1975
***
Твердит младенец грозно и упрямо:
«Не покупай мне шар воздушный, мама».
«Но почему, – спросила мама, – милый?»
«Сей шар напоминает мне могилу»,—
сказал ребенок. Мама: «Не пойму,
шар голубой – могилу? Почему?»
«Сей безобидный шарик голубой,—
прорек младенец, – это шар земной,
кружащийся в пространстве планетарном
в укор своим могильщикам бездарным;
хранит его Святой Господень Дух,
хотя от смерти он, как червь, распух».
1975
ПАМЯТИ В.Н. ПЕТРОВА
Как почту боли, обрамленье раны,
я вспоминаю тихий ясный дом,
чернильный рай и праздник валерьяны,
развеянный летейским сквозняком.
Ту комнату, как братское кладбище,
когда, внимая смыслам непростым,
он нес в руке слабеющей и нищей
меморий голубиные листы.
И до укола в трепетное сердце
живую ткань сквозил словесный ток,
а там уж, глядь, и приоткрылась дверца —
то Прозерпины властный голосок.
Как память-гостья по весне опальной,
явилась смерть с подарком ледяным.
Он вспомнил все. Она вошла, как пальма,
когда Господь ее прислал за ним.
1979
***
Страшно выключить свет, вдруг остановится сердце
Или крыса во тьме лапки ракушкой сложит,
Молиться начнет, чтоб не взбредило ей
К теплой щеке приложиться.
Свет – давно уж несвет. Страшно выключить бред.
Выключишь – и придут: руки сложат в уют,
Молитву на лоб и с рюшками в гроб,
Сожгут – и захочешь проснуться.
А самое страшное: то тра-та-та,
Где дети во тьме поджигают кота,
Где черти дневные все пишут и пишут,
А Дух всуепроклятый дышит и дышит.
2000
***
Дождь в аквариум стучится,
А зачем?
Я ведь рыба, а не птица,
Глаз, который внутрь клубится,
Вверх и вниз и в чернь.
Вправо, влево: мох и память —
Как ее замять? —
Вспрыгнуть вверх собором каинств
И нырнуть опять
В авелево бездорожье,
В розопёрый мох?
Где твое, Господь, подножье?
Лучше бы я сдох.
август 2000
***
Неуютно мне, неуютно.
Жарко-жарко, светло и мутно.
Пусть и пасмурный, добрый день,
А какая-то дребедень
Душу мучит, хоть не ущучит:
Не отдамся я ей – мне лень.
Жутко-жутко и чутко-чутко.
Вот взорвалось что-то. Нет, шутка.
Кошка прыгнула на капот,
И машина, как зверь, орет.
24 августа 2002 года
РАССЕЯННЫЙ
Это город Петроград,
Исторический окурок?
Или город Петербург,
Город турок или урок?
Может, город Ленинград,
Где родился я, придурок,
Там, где мама умерла,
Мой сурок всегда со мной.
Мой сурок еще со мной.
2000
РАЗНИЦА ПОКОЛЕНИЙ
Тех хоть мучили
и они стали чучелы
а ты сам себя замучил
как последнее из чучел
изуродовал напоил
изнасиловал износил.
Хоть и лучше бы под огонь
самому пришлось стрелять бы
не буквально так фигурально, а так
вроде дожил до деревянной свадьбы.
Кто-то тронет меня (поцелует?)
И спустит не в яму, так просто – в огонь.
18 мая 2004 года
***
Капнул дождь, как старческое семя
Господа, узревшего свой лик
в небесах Обводного канала.
Так и мне, наверно, стыдно, страдно,
трудно этот миг живописать.
Капнул и ушел опять в молчанье.
18 мая 2004 года
***
Изуверясь, извратясь,
Не вернуться на оси
в жизнь, которая вилась
колесом по небеси —
Пусть и жив я, и не пуст,
Господи, не вознестись
к уст устам – соитью уст,
изуверясь на оси,
Повторяяясь, как пришлось
тени, а она верней
дней ушедших на авось —
богодней и трудодней.
Тень моя и плоть моя —
значит, это тоже – Я?
Повторяясь и слезясь
то ль от ветра, то ль от муки,
я ищу, Небесный Князь,
не твои прохладны руки,
а горячие «ещё»
пытки бешеной, последней
Господа, своим мечом
медлящего крик предсмертный.
Значит, я ещё живу? —
Свят Господь! – и наяву?
Претворяясь и светясь
куколкой – когда восстану?
Ткнет каблук меня, и в грязь
обращусь я сдуру-пьяну.
Буду думать: из камней
Бог творил Евангелистов,
обращусь я в крепь кремней,
плесенью застыну, истов —
камнем, явью, крепью стать —
вечной смертью умирать.
Камень с камнем – пирамида.
Господи, моя обида —
Ты стоишь и я стою
Грешным камнем на краю,
Изуверясь, превратясь,
Там, где камень Твой и Аз.
январь 2004
МЕДВЕЖЬЯ МОЛИТВА
Серафиме, отче с медвежонком,
Купи, купи меня цирка ради,
Ради Элис, Нилуса и Николи,
И Алеши в кровавой его простынке.
Серафиме, отче, Апостола Муравьева
Казни еще раз – пусть два раза падает в яму
Ради Элис, меня и Господа с медвежонком.
Я – твое Боголюбие, отче, прости медведя:
Пусть зовут меня Гришей, но дай мне пищу!
март 2004
***
Все продано, все проклято
Давным-давно. С берестяной таблички
Какую руну нам прочесть?
Скворцы и живчики,
Синильные синички,
Опомнитесь!
Бог есть!
2007
***
Как бестелесны и просты
плутанья наши —
от новой страшной немоты
до Новой Чаши.
И вновь съедобный наш Господь
в нас Слово сеет,
но слово обретает плоть,
а плоть радеет.
Добро бы путалась в сетях
плотских желаний —
она безумствует в словах,
во тьме гаданий.
Добро бы жить ей во грехе,
словесной птахе —
она растлит себя в стихе,
в тоске и страхе.
И снова станет небольшой
и полой чашей.
Сколь слеп чудак, своей душой
ее назвавший!
Ей дороги одни азы,
зиянья, йоты —
ее прельщает Сам-Язык,
супруг дремоты.
Он совершенен, словно шар,
но – бестелесный —
уж Он-то знает, что Душа
есть пар словесный.
Ничто, сплошной безумный сон
стенящей твари,
когда-нибудь, расщедрясь, Он
ее одарит.
За все несчастья, за тщету
Он даст ей данность:
венец растленья, Немоту
и Безымянность.
1978
