ТАТЬЯНА НЕШУМОВА
В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КРИВУЛИНА
Оле Кушлиной
Ни про какую не скажу траву
«Моя младенец» – я ещё живу
И говорить о смерти не умею.
Там в кресле курточка – а я на берегу,
Там Оля с кошками – я в облаке плыву.
И в темноте единственного ряда,
Чье место где – ни шмель не прожужжит,
Ни встречный пёс, чей мокрый бок дрожит
И чей язык шершавый слаще яда.
О рядовом единстве тесноты
Шмели, собаки, женщины, коты.
А о единстве стихового ряда
Два-три прознали, а другим не надо.
…Кто пробовал гулять по верхотурам,
Как А.С.П. с морошкой роковой,
Повернут к нам из дали голубой,
А «пятками к литературам».
***
Я перепутал g и f.
Батоне, батоне, батон де Жозеф.
Я перепутал верх и низ.
Что значит, скажи мне, теперь «оглянись»?
Когда ты помедлишь, то мучась, то мчась,
который, ты знаешь ли, выпадет час?
Блеснуло колечко, и воды Куры
ему пробурлили «курлы»,
и где-то сейчас почивает на дне
одно – а другое на мне.
***
В прошлогоднем лесу одуванчик,
Отстающий козы барабанщик,
Все не может понять,
Что ещё потерять.
Так сказать, суггестивный провальчик.
***
где там стихи завалились на дно?
где их множественное число?
знает лишь донья,
что множество – «донья»
от сингулярного «дно»
было случайно им время дано
прошлое время и прошлое дно
дно временное
донзаго
тихо так в сердце вонзалось
***
деревья листья потеряли
стоят одне
и в сумраке как в одеяле
грустят оне
внизу их листья расстелятся
один другой
но не грустят, а веселятся
такой покой
и не грустит не веселится
я пешеход
я на окраине столицы
замедлил ход
на небе серые движенья
уж вечер пал
и лес ночной как пораженье
и я пропал
***
Мизерикордия призрит,
и не успеет оглянуться
Рембрандт, как смерть его стоит,
не смеет дотянуться.
***
Небывшее утрачено,
но не упразднено.
Опять лежу калачиком
и думаю одно:
что правду неодетую
не знает тот, кто жив,
и бедный Сван с Одеттою
не может быть счастлив.
***
Здравствуйте, сны и стихи-глухари,
воздух подслеповат,
десны царапающие сухари,
будущего кумкват.
Желтый с платановой челкой Тибр,
Арно, разжавший мостов кулак,
Брента петляющая и, как тигр,
Адидже, прыгающий во мрак.
Не улететь к вам, ни так ни сяк,
а дотяну ли, бог весть,
до проступившего, как синяк,
знания, что вы есть.
***
дерево шершаво
женщина больна
снег идет направо
на небе луна
в небе стало стыло
у лица мороз
инвалидным мылом
утирает слез-
ы и Глена Гульда
слышимое мы
и уже небольно
жить внутри зимы
***
некуда подаца
рот не открываца
мармеладов родной
боже мой
дерева зелены
а другие темны
разрешите нам
полюбоваца
нет, нельзя
нет, запрет
вам на тысячу лет
нет ни неба,
ни хлеба,
ни братца.
***
На Фрунзенской, где Саша Лунякова,
Мне встретилась, –
А что же тут такого?
В дворе соседнем деревянный самолёт.
Никто из нас теперь там не живёт.
Как в эркере мелькнула Ирма Рауш,
Ты знаешь, кто это? – конечно, знаешь.
Она живёт на том же этаже,
Где раньше жили мы и не живём уже.
Так вот, на Фрунзенской, где Саша Лунякова
Нам показала козочку свою,
Я помню худенькую девочку в раю.
А что такого?