ДМИТРИЙ ДЕДЮЛИН
ЛЕПЕСТКИ БАБОЧКИ
1.
ЦЗИНЬ ЦЗИНЬ ДАО
о стихах Аллы Горбуновой вольное эссе
Дао ширится растёт
словно куст колючий
и берёт оно в полёт
ангельскую тучу
туча та как Божий Клад
Божие Свеченье
и Душа бежит назад
Божии Растенья
заплетают Душу вкось
среди разных трав
и вбивает в тело гвоздь
Божий Костоправ
Дао объемлет всё и не является ничем. Дао есть, но ты не найдёшь его. Дао как воздух, который ты не видишь, но видишь всё благодаря ему. В сущности всё осязаемое является твоим несовершенством, и оно – осязаемое – твоя тяжесть.
Не было бы стихов Аллы Горбуновой, если бы не точка возникновения в этом мире. Итак, и так наше сознание и есть наш сон. И Алла пытается проснуться. Как ведьма в знаменитой новелле Гоголя щупает двери, окна в запертой церкви (храме). Эта церковь – мы сами. А Бог-то – Хома Брут. Очертил себя незримым кругом. Мы страшны всем. Только не себе. Потому что мы спим.
И вот точки сознания – точки сновидения – порхают в этих стихах, как огненные бабочки. Они прикидываются ими – этими бабочками. Они стягивают разнородные слова, как магнит. И они оживляют их.
И что же такое эти точки? Это зазор между мной и миром. Благодаря которому мы видим его. Благодаря которому мы существуем. Зазор – некое расстояние. Расстояние между «я» и «не я». И этот Путь и есть Вечность.
2.
ЗАПЕРТАЯ КОМНАТА
Сандра Мост «Дом у лесной дороги». Роман.
Опубликовано на САЙТЕ ДМИТРИЯ ДЕДЮЛИНА.
Конечно, никакой интеллектуальности в писаниях Сандры Мост (литературный псевдоним Александры Мкртчян, стихи автор подписывает своим именем) нет. Это сомнамбулические, сновидческие монодиалоги, которые автор проговаривает не потому что, а вопреки. Как пифия, вдыхавшая пар в храме в Дельфах и говорившая голосами ангелов. А если Бога там нет, то там ничего нет.
Сандра Мост не пифия, в её текстах нет пророчеств, но я там вижу (в некоторых её сочинениях) важные истины о времени, но через её писания видны иные очертания миров, другие реальности. Внешний семантический ряд не важен, важен иной голос, который накладывается на голос автора. Это микс.
И «фантастические» диалоги в духе Достоевского, которого Саша не любит. Как не любил Достоевского (и это общеизвестно) шахматист Набоков. (Александра Мкртчян заняла в своё время второе место во всеукраинском юношеском шахматном турнире, участвовала в международных соревнованиях.)
Корявый язык – бедный, запруженный речевыми симулякрами, мёртвыми формами – именно он и ценен. Искусство – остановка в пустыне, потому что там оказалась преграда. Кто сказал, что писатель должен излагать «литературным языком»? Некоторые профессора литературы так и считают. Есть писатели, которые так считают. Накатал два тома «литературным языком». И ты прочёл и не понял, зачем ты это сделал. Кто-то налагал, лгал.
Писатель пишет своим языком, потому что речь писателя – это он, этим языком он облизывает серебряные ложечки.
И вот у Сандры Мост из каждой фразы торчит то, что она о себе не знает, то, что она не знает о мире, как в проговаривании любого сновидца. Это не разоблачение автора, потому что автора нет, а важны китайские тени в театре фокусника. И сам-то фокусник – блажь детей. Всё так многовекторно, многоахуйно («хуйню пишу, вы правы»), многослойно.
Поэтому «Дом у лесной дороги» я бы сравнил с «Приглашением на казнь» Набокова. Роман-сновидение.
Понятно, у Набокова роман не только литература, а искусство. А у Сандры Мост «Дом» не столько литература, сколько не литература, и в этом его ценность.
Помоги Бог лунатику пройти свой путь, не упав с карниза.
3.
ОТКАЗ ОТ ЖИВЫХ
Олег Петров «Среди земли»: 100 избранных стихотворений.
Издательские решения.
По лицензии Ridero.
2021 год
134 стр.
Я, конечно, много прочёл стихотворений Петрова. Начиная с того момента, как мы с ним познакомились в 2004 году. И писать буду здесь, в этом очерке, исходя из приобретённого опыта. Но книгу я, конечно, прочёл.
Так вот: поэзия Петрова – своеобразный и священный отказ от живого, уход в сторону совершенства от несовершенного мира, уход в мир культуры, как оказалось, погибшей, в мир «чистой» абстракции.
А погибшая культура и есть чистая абстракция.
И вот поэт – а давайте условимся, что поэт – это не человек, поэт – это часть человека, которая ему не принадлежит, но человек иногда принадлежит всецело поэту. Так вот: поэт начинает блуждать по заколдованным мёртвым городам. Начинает обживать, как ему кажется, их. Но на самом деле они, кто бы они ни были, обживают его. Но он пока не чувствует происходящей в нём мутации. Он бродит по этим зеркальным лабиринтам и всматривается в них. Во влажные зеркала. И действительно каждое стихотворение Петрова, о чём бы оно ни было, – это метафорическое изложение его, поэта, внутренней истории, но изложение перевёрнутое, зеркальное, потому что он единственное, что есть живого в этих «стихах».
Культура – склеп, где шепоток умертвий, пляску теней действительно можно принять за нечто трансцендентное. Культура – чистое отсутствие. Но шепоток сей (сей его, посевай) тоже может быть шепотком бессмертия, которое можно купить своей смертью.
Овальная зала короля Артура. Но король мёртв. И рыцари вряд ли станут по двое вокруг круглого стола.
И, конечно, чем дальше длится путешествие, тем меньше воздуха, и человек начинает кричать, но воздуха не хватает и нет крика. И поэт (а поэт – не человек) теперь как муха в янтаре. Поразительное насекомое – а поразительно в нём как раз то, что она была жива (оно было живо).
В общем-то стихи Петрова – вроде языка жеста Вячеслава Полунина или комедия дель арте, когда «человек не говорит о том, что его волнует», эдакий якобы «сугубо внешний разговор», гамлетически не совпадающий с внутренним монодиалогом, но тот, внутренний, в нём отражается. Поэт не понимает, что он делает. Как тот затейник, что нырнул в аквариум размером с большую комнату, но аквариум закрыли, а в нём, в аквариуме, оказывается акула. И он подплывает к стеклянной стене и начинает что-то изображать, пуская пузыри, но никто его не понимает. Зрители как заворожённые следят за представленьем.
Наша общая ситуация – немой спектакль. Поэтому такой литературе, стихам Петрова, быть и остаться.