ИРИНА МАШИНСКАЯ
“You Want It Darker”
Два переложения
Из Леонарда Коэна
Представленный ниже текст, разумеется, ни в коем случае не перевод, а вариация на тему, одна из многих возможных. Заглавие «Из…» указывает на это. Если угодно, «На мотив…», но романтический оттенок этого термина делает его сейчас невозможным. Поэтому: «Из…» Разумеется, в моей версии присутствуют аллюзии к событиям этих дней.
Hineni (произносится: Инени) – «Вот я», «я здесь». В тексте Коэна эта строчка тоже дана на иврите. Особенность этой молитвы, традиционно читаемой (кантором) на Йом Кипур и Рош а-Шана, и в том, что произносится от лица «я», а не обычного общинного «мы». Для меня было важно это соотношение «я» и «мы», особенно во времена кризиса. (У Коэна – “we kill”). В Hineni «мы» сужается в «я», входит в него. Значение же “Here I am” расширяется от «я здесь» — к «я ЗДЕСЬ», «я готов».
Hineni появляется в Торе восемь раз и прежде всего, в эпизодах, связанных с жертвоприношением Авраама – так отвечает Богу Авраам. Так же откликается Моисей на свое имя, доносящееся из Горящего Куста. [См также «Страх и трепет» Киркегора и блестящий анализ Валерия Подороги в его книге «Выражение и смысл» («Авраам в земле Мориа»).]
И наконец, связь с «ответственностью». Приведу абзац из статьи кантора Мэтта Аксельрода:
“The first word of the text – Hineni – is meant to remind God that He too shares some responsibility for what befalls the congregation. This one simple Hebrew word conveys millennia of Jewish transformation and acceptance of responsibility. Whenever a character in the Bible underwent a moment of profound change or crisis, he pronounced this same word: Hineni. Here I am”.
– И.М.
***
Если дилер – ты, я выхожу из игры.
Если слава – твоя, значит – мой позор,
провал, брошенные дворы,
яблок твоих сады, твой червивый сор.
Эти стада твои – то мои стыды,
пыль бессмысленная погонь.
Ты ж хотел, чтоб темней –
я убил огонь.
Да возвеличится и святится имя твое.
Несется тысячное светит в ночи копье.
Если целитель ты – я сломан, хром,
твой черепок, пленная шалупонь.
Ты хотел потемней –
мы убьем огонь.
Тысяча тысяч горящих свечей, хвала
помощи, что не пришла
и не придет,
мгла над гурьбой гуртов.
Ждешь, чтоб еще темней.
Hineni
Господи, я готов.
11 октября 2023
который лежит в доме Бедлама.
того, кто лежит,
несчастный, в доме Бедлама.
у стены без окна,
что время показывают болтуна
на кровати в доме Бедлама.
что носит часы,
чьи стрелки показывают часы
той знаменитости, что лежит
в доме Бедлама.
добрался моряк, и на рейде суда,
а это часы на руке моряка,
что час сообщают того старика
отчаянного, что лежит
в доме Бедлама.
вот тучи, ветра половиц океана,
что вволю обплавал бывалый матрос
в часах, что покажут секунду и час
зануды, которому все не так,
на кровати в доме Бедлама.
что плачет и пляшет, минуя палаты,
скользя коридорами желтой больницы
по длинным скрипучим морям половицы,
минуя матроса, что взводит часы,
что точно показывают часы
того, жестокого, что лежит
в доме Бедлама.
А вот еврей в колпаке из газет,
что плача скользит коридором больницы
по морю скрипучему той половицы,
что вволю обплавал в фанерных волнах
бывалый безумный матрос при часах,
где точное время стоит
того, кто, завален делами, лежит
в доме Бедлама.
чтоб убедиться, что мир не уплыл,
что плоский мир не сошел на нет
еврею вдовцу в колпаке из газет,
кто в вальсе скользит коридором больницы
по всей переплетной длине половицы,
минуя матроса, что слышит часы,
что тикают молча секунды, часы
зануды несчастного, что лежит
в доме Бедлама.
вот та, что однажды захлопнулась дверь
за мальчиком, гладящим, гладящим пол,
чтоб убедиться, что мир не пропал.
А это еврей в колпаке из газет,
что радостно пляшет вдоль стен и палат,
пред кем расступается моря доска –
мимо уставившегося моряка,
который встряхивает часы,
что точно показывают часы
поэта, который лежит
в доме Бедлама.
Вот годы и годы и краска стены.
Вот стены тоннеля сейчас и теперь,
вот та, что закрылась тяжелая дверь
за мальчиком гладящим, гладящим пол,
чтоб убедиться: мир плосок, не кругл.
И это в газетной панаме еврей,
что тихо скользит по доске гробовой
вдоль ряда распахнутых желтых палат,
где молча показывает циферблат
бывалый немой сумасшедший матрос
в часах, что расскажут минуту и час
ужасного, что, измучен, лежит
в доме Бедлама.