НАТАЛЬЯ ЯВЛЮХИНА
***
зверь пришел к вскопанному райцентру,
это была схватка с химерой зноя,
дети выплюнули глаза, чтобы видеть
проплыв
сенегальского неба сквозь мясо
людское,
танец заразной лисы в зеркалах
чернозема пенных, все кости ее –
вы́толки школьного гипса из
кристалла акаций нетленных
и когда дайвер стал прорываться,
уже закручиваясь, к последним
слоям, с затылка струился перронный снег,
когда пузыри́лась съемка, мигала
в бесконечном окне ютуба
юбилейная осень поселка,
это была схватка с химерой
зноя, игра синегала
***
оно продрогнет в спальных
районах асбеста, оно воспоет
шахтерский полдень, оно бросит
кустарник глаз своих на лед,
но так и будет неизвестно,
кто они, лепившие только мертвое
(ибо оно разразится звездой),
державшие у нас над головами
масодовский сентябрь с правотой
его, не излагаемой словами
он изошел в портьеры минеральным
дымом голубым на музыки уроке,
и мы сидели на сырых скамьях
возле метро, чернея в поволоке,
глаза к московским яблоням подняв
***
Словно Бог стал прозрачным, и видно
построенное до него: отверни
дерматин рабочих поселков:
на коричневой плитке советской
коричневые чулки света, надутые ветром,
полные ос, сшелушенных с ониксоидов,
изумруэдров, чье вращенье
в пузырях капрона, в клубах
толченого хитина – кайф первертов,
их оборона с пеной на губах.
В дни опоздавшей свободы сверкают
кварталы,
птицы спешат договорить, и поводишь
душой как всученным оружием, из стороны
в сторону, не понимая, что же теперь. И во
сне
вьешься будто часами все в тех же поселках
– на гравии
под обелиском янтарная шелуха
сдута в мерные линии – расчесывая
вспененный рот жесткой манжетой, нигде
не встречая и блика гепардовой
керамики с двойным ободом.
85185
1.
Чердачные дети, пьющие интернет,
отверзают гагатовый ящик (как псы,
ангелы грызли его; ангелы
неслись в гагатовой крышке по ложной
глиссаде,
от красоты этого языка
их колотило): ненебеса,
неголоса, пыль,
вложены в оперный бархат прохладные
наборные кинжалы – души немертвых.
2.
Дети закапывают гагатовый ящик,
в котором нет невысоты, ускользавшей
от полков истребительных, в миражах
Ашхабада
читавших военные сцены, от форумов,
знающих,
как выводить полтинник из плоского
штопора:
экипаж, ни о чем не жалеющий – он был прав
перед ужасом – в невысоту
возвращается, машет прощально, как в
цирке, и ночь
минуту молчит и начинает снова.
***
Горят лебеди и пруды
окраинные, горят шахты и зубы,
горят фабричные берега,
обложенные черной листвой,
но не видно огня, и все лишь цепенеет
и так остается – как в павильонном
оливковом сумраке льда, где каждый
предмет облегла изначальная четкость,
стеклянный фасонный футляр.
Держала ли нас кое-какая
правда, или теперь это так
кажется? Кто глотнул
спайса и снега за свинцовым
киоском с шутихами, тоже здесь.
Мы глазами огня в леденелые смотрим
черепа огромных светящихся рысей,
составляющих это нетвердое небо, взошедших
на непроницаемые подмостки.