Слушать сотворение речи: о дебютной книге Софьи Дубровской
Смиренные ласточки / Софья Дубровская. — М.: Neomenia, 2025. — 38 с.
При чтении текстов Софьи Дубровской невольно возникает чувство сопричастности, когда она пишет о длящихся или прошедших процессах, не утративших новизны. Если речь идёт о прошлом, то каким бы оно ни было давним, ощущение от него всегда настолько свежо, будто автор пересказывает события, только что увиденные, или эмоции, минуту назад испытанные. Лишение субъектности, телесности, всегда сопровождается переходом в новое состояние и никогда – стагнацией. Анжамбеманы («и чуть что закрывается рот явно больше двух / проживает здесь чтобы шепотом а не вслух») удлиняют строку, создавая ритм прерывистого дыхания при шёпоте.
Здесь с удивительной нежностью находится место всем живым существам: лисам, птицам, мидиям, серночке. Стихотворения эти невероятно анималистичны – здесь уживаются жуки и кайманы, бабочки, плотным кольцом обступая лиросубъектов и гармонично сосуществуя с ними в одном пространстве. Кажется логичным носить в карманах жуков, наблюдать поползновения грибов – для них самое очевидное – существовать в движении, а не расти на одном месте. Слияние с воздухом и растворение в окружающем пространстве видится автору закономерным.
Система метафор Дубровской несложна, воздушна: «в руках она держит нелепицу, копию смеха», «отрубая головы городам / не дождешься свершения мира», «ты не сверчок а я не паутинка / мы меньше меньше меньше чем квадраты». Одной из основных скрепляющих тем сборника была тема тоски по языку и попытки его обретения: «амбарная ласточка отчаянно ищет, как научиться словам», «пробует изъясняться по-русски, не понимает / на каком языке говорит, но ей нравится слушать / сотворение речи». Слух и зрение – два предельно обостренных чувства, необходимых для разговора с автором на одном языке – кинематографичность описаний ощутима в череде однородных членов предложения: «вот протянутая рука. вот ещё одна, вот сугроб на балконе, вот пожилой мужчина плачет в автобусе, девочка натягивает тетиву». Фокус смещается с одного внешне неприметного объекта или человека на другой, выхватывая из толпы/массы самые незначительные образы, достойные быть отмеченными в тексте – вот и ещё одна особенность поэтики автора – внимательность к мелочам.
Слух находит точки опоры, встречаясь с движениями языка при произнесении наиболее часто встречающихся звуков: [с], [с’], [ш], [ч’], [и], [й’э], [м], [м’]. Аллитерации создают канву вкрадчивой приглушенной речи, хрупкой и доверчивой, настолько же легкой, насколько пух, непрочный каркас гнезда.
Центральным стихотворением сборника можно назвать «Свет», посвященное, как упоминала Софья Дубровская на презентации книги 18 января 2025 года, Андрею Таврову. Трепетное отношение к памяти автора, чья поэтика характеризуется ненасильственным приближением к наблюдаемому объекту и безболезненным познанием, отражено в строках: «Тем не менее я люблю тебя так, что никогда не прикоснись к твоему [телу]» и «способен ли будет и дальше твой язык вызывать волнение и восторг / возможно ли выдержать твой подбородок, пальцами репрезентация ижицу». Отдельные образы в тексте прямолинейны и векторно устремлены в одну точку: стреловидный корпус ласточки, протянутая рука, тетива, натянутая девочкой, тореадор, сквозь которого проходит «линия от ушей до кончиков пальцев», бык, направление которому уже задано, неупомянутые пули, пронзающие перепёлок. В то же время задействован и ряд абсолютно противоположных, разливающихся во все стороны, не имеющих граней: сугроб, разломанный коридор, стекающая лампочка, слёзы пожилого мужчины. Такое гармоничное соседство знакомо Таврову: в стихотворении «Константин выходит с зонтом» из книги «Ангелы Константина» встречаются имеющие (зонт – ввысь, «пустое колесо», человек, купол церкви – к центру) и не имеющие определённого направления объекты («а в небе птицы как пустые лодки», «полый дым по низу стелется», пустая пролётка). С уходом Учителя создается впечатление, что возлюбленные им бабочки потеряли свет и не имеют больше сил возгореться и лететь, чтобы снова замереть на мгновение, вызывая восхищение и вдохновляя, потому поиск опоры-слова и становится таким поспешным, отчаянным, как у человека, из-под ног которого выбили табурет. Ласточки ошибаются, тянутся не туда, «мысленно подлетают к несуществующему потоку», охваченные горем внезапной и оттого ещё болезненнее воспринимаемой потери.
При сопоставительном анализе художественный метод Софьи Дубровской наиболее близок к методу Дарии Солдо. Их сближает милосердное отношение в том числе к нечеловеческим акторам: «фонарик ногу подгибает и дрожит, шоссе смеется и за хвост себя кусает»» у Дубровской и «она же обещала покормить моего тамагочи» у Солдо. Бережность такого плана придаёт героям текстов стойкость духа и наделяет их умением сострадать даже тем, кто находится на далеком расстоянии и не касается их никаким образом.