О СТИХОТВОРЕНИИ НОМЕРА (Богдан Агрис, Михаил Постников, Ксения Пройдисвет)
БОГДАН АГРИС
Потрясающе дерзкое, свежее, и при всей своей безусловной жути – в чём-то и задорное. Но выбрано оно было мной ещё и за совпадение его фантазмов с иными внутренними моими опасениями, пусть и фантастического, может быть, толка. Идти аллеей Павловского парка (что я во время оно очень любил) и обнаружить, что попал во временной зигзаг неопределённой продолжительности, – одно из таких опасений. Ералаш финала, с халдеем, превращающимся в Пугачёва, чем-то напомнил мне иные моменты ролевых компьютерных игр – там, где они сделаны не слишком удачно. Что до трактовки Апокалипсиса как распада и схождения со всех своих логик некоего текста – то она и вообще весьма мне близка (хотя бы в виде интереснейшей теоретической шарады). Но и Апокалипсис оказывается здесь иллюзорен, представая лишь завершением не слишком удачного волюма не слишком замечательной книги, – что само по себе не может не радовать. А, впрочем, неясно и это. Мало ли? Так что терпкий нюанс, будоражащая нотка сладкого устрашения никуда не девается и в самом конце. Конце второго тома.
МИХАИЛ ПОСТНИКОВ
Стихотворение Кузмина – образец поэтического слоубёрнера. Спокойной интонацией пересказывается сюжет о предкатастрофическом культурном тур-де-франсе. Практически «Заблудившийся трамвай», но страшнее.
И если Сигизмунд Кржижановский писал о том, что в книге можно спрятаться, то стихотворение Кузмина рождает более мрачные интуиции. Рано или поздно книга закончится. Не зря все волшебные картины мировой истории, образы из Блока и Евангелия – это руины воспоминаний лирического героя. Воспоминаний о времени «будто до войны»…
КСЕНИЯ ПРОЙДИСВЕТ
«Подошел я близко
К кресту высокому. На нем был распят
Чернобородый ассирийский царь.
Висел вниз головой он и ругался
По матери, а сам весь посинел».
Это стихотворение можно любить уже за повешенного вниз головой (и посиневшего – как красиво!) ассирийского царя. Когда же он сбегает со своего креста, мы его/их уже обожаем.
💥 Action, aktion, экшен! 🏓
Стишок прекрасно сложенный, как юноша, ироничный и смешной, но также умный и тягучий в своей правде усталости от культуры и просто в правде. Надоели и Элизы, и Элизиумы, и Елисеи. Все слишком похоже, одно от другого не отлепляется. Разум упал во временную ямку – культура – большая и вечная, одновременно, везде («я продолжал читать, как идиот»).
Вообще, кажется, Кузмин был очень свободен в этом стихе. Свободен сказать, что он устал, что он чего-то не понимает, что он чего-то/кого-то хочет, что он рад, что он фантазирует, что ему смешно.
«От Пугачева на болоте пятка
Одна осталась грязная. Солдаты
Крылатые так ласково смотрели,
Что показалось мне — в саду публичном
Я выбираю крашеных мальчишек».
В общем, я хотела только сказать, что мне очень понравилось, а другого всего и не хотелось.