БОГДАН АГРИС
ГАРМОНИЯ НЕБЕСНАЯ И ЗАНЕБЕСНАЯ
Олег Юрьев. Собрание стихотворений. Тт.1-2. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021
1.
Перелистывая в двадцатый, тридцатый, сороковой раз вышедший в декабре 2021 – о, сколь далёкого от нас уже года! – в издательстве Ивана Лимбаха двухтомник стихотворений Олега Юрьева, всем существом ощущаешь – лёд и жар вечности – вот они, с нами: и становится переработан и сколько-то усвояем и наш нынешний опыт. Усвояем и переносим, хоть в некоторой мере.
Разумеется, писать рецензию на академическое или полуакадемическое собрание стихотворений поэта – это совсем не то, что требуется для высказываний о поэтике. О ней я прямо и косвенно говорил неоднократно. Здесь требуется иное. Здесь требуется подробно и долго говорить о текстологической и литературоведческой сторонах дела, о том, что издание открывает для нас нового в облике поэта. Это так. Но всё же – главное в издании – всегда сами стихи , и то, что они дают, чем питают нас. И не сказать о них было бы непозволительной неблагодарностью.
2.
Трудно переоценить значимость вышедшего двухтомника для всей поэтической работы, которая производится и будет производиться дальше на русском языке. Составители – Ольга Мартынова и Валерий Шубинский – проделали поистине титаническую работу, которая бы сделала честь любому крупному научному коллективу. Мало того, что мы впервые имеем практически полное собрание созданного Юрьевым в сфере поэзии (что уже само по себе было бы огромным делом). Но мы имеем собрание откомментированное (о комментарии будет сказано особо ниже), собрание, где теперь любой желающий может почерпнуть сведения не только о публикационной истории каждого стихотворения, но даже узнать, в каком именно блокноте, в какой тетради оно впервые появилось, что называется, «от руки»! В истории современной поэзии всё это, вместе взятое, практически беспрецедентно.
Всё это важно тем более, что Юрьев – поэт такого масштаба, такой мощи и глубины, что не удивлюсь, если для дальнейшего развития русской поэзии значение будут иметь даже наброски и отрывки его стихотворений (а они, между прочим, в двухтомнике тоже есть!) Особенно теперь, в последние два-три года, когда русский поэтический неомодернизм, чьим ярчайшим представителем и блистательным идеологом был Олег Юрьев, окреп, приобрёл массу сторонников и продолжателей (включая и самое молодое, самое новое наше литературное поколение) и развивается вширь и вглубь по всем направлениям. Будем надеяться, что события последних месяцев, никак не связанные, впрочем, с внутренней литературной динамикой, не окажут губительного влияния на начавшийся неомодернистский расцвет. Впрочем, если мы вспомним, что модернизм очень часто – гость грозных и недобрых времён, то собственно о поэтиках мы можем не беспокоиться. Только о самих поэтах.
3.
О предисловии. Текст Михаила Айзенберга – своеобразный компендиум самого ценного и безусловного, что было достигнуто по сей день в понимании поэтики Юрьева, в архитектонике его творческого облика. Здесь и о водоразделе между стихами, написанными до 1981 года – и после него. И о проблематике «своего/чужого» голосов. И о раскалённости, сверхэнергийности юрьевских стихотворений, в которых переплавляются в одно различные языковые слои и регистры. Сказано и о парадигме неомодерна, введённой в оборот Юрьевым, и с лёгкой его руки прижившейся в поле базовых концептуализаций современного русского поэтического поля. Не забыты и классические, самим Юрьевым данные максимы: «Писание стихов – способ расширения пространства вокруг» и «Я пишу стихи для того, чтобы узнать, о чём они». Подробно разбирается и стилевая трансформация юрьевского творчества на рубеже веков, причём мало кто говорил до сих пор о ней столь вдумчиво и ярко. Во всём предисловии, впрочем, лично мне кажется несколько субъективной фраза, сказанная именно по этому поводу: мол, особенности «поздней» поэтики Юрьева способствуют более глубокому пониманию его творчества вообще. Не знаю, мне никогда так не казалось, и стихи, написанные Юрьевым в веке двадцатом, понимались мною (как мне кажется) достаточно глубоко и без обращения к стихам века двадцать первого. Впрочем, как я уже сказал, это момент вполне субъективный.
4.
О новом в облике поэта. Нет-нет. Сам Юрьев в уже приснопамятном, далёком во всех отношениях 2006 году писал о вышедшем в том же издательстве Ивана Лимбаха двухтомнике Аронзона: «В общем и в целом я не мог бы сказать, что мое личное представление об Аронзоне-поэте лимбаховским двухтомником решительно перевернуто (ну и слава Богу! оно меня совершенно устраивало!), что круг любимых стихов существенно расширен (а вот это жаль; с другой стороны, несущественно, но расширен — и уже это редкое счастье!)».
С первой частью цитаты ну как не согласиться. Но в этот раз со второй – не так. Круг любимых стихов расширен этим изданием Юрьева для меня решительно.
Сборники, прижизненно опубликованные Юрьевым, скажем так, парадно, дополнены стихотворениями, некоторые из которых имеют статус программных. Вот, хотя бы, «Юрьев день». Вся последующая публицистика Юрьева как будто в зерне содержится здесь, в этих ложно-державинских (хотя – почему «ложно»?) периодах:
Но я, я не могу и слышать о комплоте
Отродья хамского, по собственной охоте
Вертящего рули у памяти людской.
Мне – голосу во тьме – нет нужды никакой
Ни в важном улю-ли подземного писачки;
Ни в говоре вола, с казённой сыта жвачки;
Мне гадостны равно «на-пра…» или «на-ле…» —
Десницу и шуйцу как различишь во мгле?
Снова, к сожалению, становящиеся актуальными строки… Или нам лишь казалось, что актуальность их пропадала?..
5.
Разумеется, не только об этом стихотворении идёт речь. Помимо дополненных (восстановленных) книг «официальных», в основной раздел включен полностью ещё «неподцензурный» «Картавый звук». Стихи же, не вошедшие в книги, делятся на два раздела: «Стихи из юношеских тетрадей 1972-1980» и «Несобранные стихи 1980-2010х». В которых, в свою очередь, выделен раздел «Фрагменты и наброски».
«Картавый звук». Не буду долго рассуждать о книге в целом – это делали и до меня. А представлю книгу тем, что зацепило лично меня. В конце концов, так делал сам Юрьев. И это будет не напрашивающийся «Этот город не Рим…», стихотворение всё же несколько тяжеловесное… а отрывок совсем из другого стихотворения. Пусть автор в 1984 году и исключил его из состава книги:
Вы плачете, а плакать бы не стоило,
Времён теченье всё бы успокоило
И пряжу распустило б с уголка
Неверных петель спутанными скосами,
Расшаркавшись чугунными колёсам,
Локомотив отчалит в облака.
Из «Юношеских тетрадей» — опять же резонирующее лично мне:
Четыре голубя, по зёрнышку скормя
Зрачки дырявые зелёного коня,
Такую вьюгу над округой завели,
Чуть-чуть не чудится – другой и нет земли.
Чуть-чуть не чудится – вот выдешь из ворот,
И время бедное попрёт наоборот,
Земля-то круглая, ну просто как беда,
И время бедное воротится сюда.
Четыре ворона опять посмотрят в нож,
И ты опять через порог шагнёшь,
И время бедное покатит в колесе
На все четыре стороны. На все.
(О, мне очень знакома эта голубиная вьюга!)
Ну а в «Несобранных стихах» для меня фаворитом, безусловно, является «зазову кота, назову – китс». Стихотворение, которое я шепчу зачастую вместо молитвы.
6.
О комментариях особо. Прежде всего – это нечто грандиозное. Хочется повторить снова: не верится, что это сделано только двумя людьми. Чего здесь только нет! Здесь – и своего рода «хрестоматия» позднесоветских реалий, без знания которых многое в стихах Юрьева станет непонятным. И сведения о персоналиях, так или иначе имеющих касательство к юрьевскому поэтическому миру, так или иначе повлиявших на него или отобразившихся в нём. И замечания самого Юрьева (воссозданные, что особенно ценно, по памяти), проливающие свет на значение того или иного образа, или указывающие на диалог с тем или иным текстом русской поэтической традиции. И даже те или иные интерпретации юрьевских стихотворений, сделанные современными критиками. Не говоря уже о подробной текстологической истории.
Вначале мне показалось, что комментаторы (они же – составители), несколько противоречат собственным принципам – не допускать в комментарии герменевтики и интерпретаций. Ведь, строго говоря, и то, и другое там есть, просто, говоря условно, «от третьих лиц». Но после я понял, что комментаторы запретили это именно себе, сочтя своим долгом неуклонное следование принципу фактичности, а свободу произвольного понимания предоставив другим. Что ж – такую благородную сдержанность можно только приветствовать.
7.
И напоследок – вот о чём. Великая поэзия (поэзия Юрьева в том числе – да о ней и речь…) отличается от «просто хорошей» и даже «просто очень хорошей» тем, что прикасаясь к ней, мы имеем возможность отстроиться, отстраниться, трансцендироваться, выражаясь высоким философским штилем, от любых наших «ситуаций», в которые мы «влипли» — порознь ли, всем миром… Отстроиться и отстраниться – не значит забыть или не внять голосам опыта. А значит – услышать голоса опыта иначе. И ещё то, что сколь бы ни был тяжёл и бесконечно горек опыт, но вот он, здесь, заранее каким-то немыслимым чудом преобразованный в гармонию небесную и занебесную.