БОГДАН АГРИС
ОКТЯБРЬ В АВТОБУСЕ И ОКОЛО
(Игорь Караулов «День святого Валентина». – СПб. ; М. : «RUGRAM_Пальмира», 2021. – 139 с. – Серия «Пальмира – поэзия»)
1.
Творческая биография Игоря Караулова напоминает биографию Чехова: начав с печально-юмористических социальных карикатур, Караулов, год за годом усложняя их рисунок, увеличивая связность деталей (и давая отсылки каждой детали к тем или иным ключевым точкам культурного континиума), всё более и более «заглубляя» те или иные сегменты изображения, в конце концов предстал перед нами одним из лучших поэтов современного русского модернизма. Социальное и бытовое в его текстах – теперь лишь материал, повод, окраска.
Сказанное поясним. Социальная карикатура есть не более (но и не менее) чем модель определённого фрагмента социальной реальности и сохраняет в основном структурное с нею сходство. Но по мере усложнения и контекстуализации она может так замкнуться на себя, что карикатурой быть перестаёт, превращаясь в совершенно самостоятельный фантастический мир, который говорит уже о сути социального… а может, уже и не только социального? Словом, превращается в особого рода метафизику.
2.
Возьмём для иллюстрации показательный, выпуклый, но далеко не самый сложный пример – стихотворение «Он приехал поступать в Александрийский университет…». Цивилизация современная и цивилизация эллинистическая словно отражаются здесь друг в друге, открывая – каждая – свои, иначе остававшиеся бы сокрытыми сущностные черты. И как легко было бы сорваться на фельетон! Этого, однако, не случается ни в одной точке.
Значение постоянно удерживается в силовом поле, зазоре между отражающимися друг в друге эпохами, не прилепляясь ни к одному из полюсов. Мы не сможем сказать, где здесь подлинник, а где модель, копия. Тонкое и точное напряжение, которым держится текст, то и дело уходит в неожиданные и вполне самодостаточные лиро-эпические водовороты, вполне самодовлеющие:
Там за спиной ничего нет
Там все уже листья
Обнялись на земле
Чтобы гореть синим пламенем
И да – стихотворение здесь, действительно, словно бы вспыхивает «синим пламенем» древнеирландской магической «реторики»…
Или же – стихотворение «Женщина может любить поэта…». Здесь траектория уже сложнее. Начинаясь как иронично-бытовая зарисовка о житейской неприкаянности иных мастеров литературного труда, текст внезапно начинает звенеть чистейшим серебром апофеоза:
Это чудо воскрешения птиц
падающих с неба в начале зимы
Это конфетти у ворот крематория
– чтобы тут же выйти из ложной репризы в подлинную: в неподдельную жизненную глубину уже без всяких театральных эффектов и карнавального конфетти:
Всё это не обо мне
поэтому тебе придётся
любить меня
за другое
Или же, уже напрямую – пугающе-завораживающее «– Зачем-то тебя призывает Господь», настоящий метафизический и религиозный шедевр:
– Зачем-то тебя призывает Господь,
какие-то вещи ты должен сказать.
– Какой там Господь? Это старая мать:
воды натаскать, огород прополоть…
– притча о призвании Пророка на материале современного обыденного сознания…
3.
Если говорить о сходствах, то нынешний, «зрелый» Караулов находится в поле притяжения, скорее, таких «планет» русской поэтической традиции, как «Столбцы» Заболоцкого и «Европейская ночь» Ходасевича. Никуда не денешь и связи с культурой английского нонсенса, равно как и с абсурдистским пост-символистическим «театром» ОБЭРИУ.
лилипуты жили тихо
заселили всю страну
собирали облепиху
собирали бузину
обирали склон за склоном
жбаны вешали на тын
лес ложился спать зелёным
просыпался золотым
То ли лилипутия, то ли даже и Хоббитания, а в затылок дышит мирок «Алисы в стране чудес». Но –
в бочке ночи нету дна
– и веет какой-то тютчевской бездной.
В стихах Караулова старые мифологии и легенды часто встречаются с поп-мифологиями современности, давая удивительно гротескные, но одновременно и в чём-то уютные отсветы:
Была когда-то Лея Органа
курносая девочка из интеллигентной семьи
боялась пауков, стеснялась на физкультуре
в пятом классе начала курить, краситься,
скатилась на четвёрки
И даже уже и неважно, что, «на смену… пришли негры, геи, трансгендеры, трансвеститы». Пришли – и пришли. Эка невидаль. Дело, в конце концов, происходит во вселенной Татуина, а разве нет?
4.
Стихотворения Караулова с виду понятны – вроде обычные сочетания слов, совершенно прозрачные по смыслу предложения… Где же присущий модернизму семантический «сдвиг» – коррелят трансцендирующего движения? Он вшит в макроуровень структуры. Посмотрим, как это работает на относительно простом примере.
Октябрь
Приходит устраиваться на работу
в автобусный парк
Нет, то есть, уже странно, но пока всё ясно – олицетворение и только. Может быть, и впрямь человек с необычным именем. Но вот он садится в автобус и –
Вскоре оказывается за городом
пролетает коттеджные посёлки
ветром размётанные деревни:
пауки антенн, сорванные с крыш
огородные пугала, сбившиеся в стадо
бурый творог пустых полей
То есть он уходит в глубины именно октябрьского, именного «своего» пейзажа, в самую собственную суть, окончательно обнажая свою природу «олицетворенного времени года». Мир начала стихотворения не равен миру его конца – он погрузился, выражаясь гегелевским языком, в свою Истину. «Сдвиг» налицо.
5.
А вообще, о «Дне святого Валентина» можно говорить долго. Книга от начала до конца полна неистощимой языковой фантазией, редким блеском, нечасто встречающейся энергией воображения. Прочитать её – изысканное удовольствие.
Но под финал рецензии хочется сказать ещё о стихотворениях книги, посвящённых русской поэзии. И о самом щемящем и пронзительном из них: «Бенедиктов – это звучит солидно…»
…Бенедиктов – это звезда столицы.
Ходит гордо, смотрит молодцевато.
Реформатор, визионер, новатор.
<…>
Ну, а Пушкин – это пурга, телега.
Это вьюга нам наметает снега.
Темнота, метель, без огня селенье.
Синоптическое недоразуменье.
Редко когда вечная тема мнимого и подлинного величия в поэзии трактовалась со столь пронзительной лирической остротой. От которой становится даже и больно.
Но это боль, которой так иногда не хватает.