БОГДАН АГРИС
ПАРК ВНУТРИ
(Евгения Риц «Она днём спит» – М.: Русский Гулливер, 2021. – 120 с.)
1.
Метафизика Евгении Риц (а это именно метафизика, «выверты и овалы иной материи», как говорит в первом же стихотворении книги сам автор) одомашнена и уютна. Образные ряды её разворачиваются с мягкой грацией и нежным изяществом: в них хорошо греться. Это многомерный ветер – ветер уже прирученных (или приручаемых прямо у нас на глазах) сутей и подробностей нашего ближнего, непосредственного существования.
Мир, в котором углы комнаты становятся «скрытыми животными из мглы», у «рук и ног света» есть «оплетающие подушку корни», а стекло «распускается в чудесных пластиковых рамах», – в таком мире хочется жить, да мы и живём в нём, только не всегда замечая эту добрую сторону ближайших к нам вещей… Добрую – но и удивительную, знакомо-незнакомую.
Чудеса, впрочем, случаются и пугающие… да всё равно нестрашные в итоге. То ли лирическая героиня-«вампиресса», то ли «спящая днём» луна в заглавном стихотворении книги превращают случайного прохожего в «обычную комету», оставляя на его месте «контур незнакомых губ». Может ли превращение в небесное светило считаться столь уж жуткой участью? Мнения могут разниться, но мне так не кажется.
2.
Риц не производит остраняющего метафизического сдвига одним рывком, не забрасывает нас без подготовки в седьмые и девятые небеса. Её мировая подпочва сама по себе градуирована, послойна, как луковица:
Он увидит сквозь дырку в заборе
Вечереющий сад, и в саду
Механический сад…
Также заметим, что образы мировой глубины не теряют родства с образами поверхности, не полностью лишаются подобия с ними: внутри «вечереющего» сад тот же сад, но «механический».
Так один оттенок медленно переходит в другой оттенок,
И вот уже день становится вместо ночи,
И на свет выходит из ломких капиллярных стенок
Всё, что хочет.
А хочет многое. Вещи у Риц и впрямь своенравны и немного строптивы, как слегка расшалившиеся домашние питомцы. Странные питомцы, «неволк и некотёнок», вылизывают «ступенчатый бок», женщина (по имени Забава) «выходит из себя» «где-то впереди», сухой букет (не из того ли сада?) становится танцовщиком…
3.
Кстати, о саде. Есть у меня интуиция, что поэтике Риц более пристал не «приватный» сад, и не окончательно выведенный за круг обыденного лес… а парк, публичное городское пространство, пусть и с изрядной природной составляющей, пусть и с «дебрями», как то сказано в первом стихотворении книги. В другом стихотворении у Риц парк напрямую назван «неприрождённой природой». Именно в парке «земля выходит из под земли», именно в парке находится «мировое древо» Риц – «многоочитый дуб, покрытый карими зрачками»… Вещее дерево. Помнится, ради обретения мудрости Один пожертвовал Иггдрасилю именно глаз… Но почему, почему парк у Риц кричит — в том же стихотворении? Не болью ли и криком тех, оставивших ради Знания новому Иггдрасилю свои зрачки? Возможно и такое прочтение…
Впрочем, современная городская реальность густо зарастает у Риц метафизикой далеко не только в парковых пределах:
И выйдут эльфы, выйдут и сильфиды,
И саламандры в сполохе конфорок
Своей толпой на городские виды,
Прозрачные, хотя они не морок.
Или же, у дверей супермаркета с «нежным бульдогом» около, стоят «золотые дома». Или же –
Один автобус ночной,
Полный в чужой стране
Моей страной.
4.
Лирическое «я» в стихотворениях Риц, обладая всеми характеристиками хрупкости, тем не менее обостренно настаивает на самотождественности и самообусловленности:
Плоть будет болеть,
Голос будет кричать
Или молчать.
Человек будет сам себе человек –
Ни дитя и ни мать.
Оно таково, хотя зачастую стоит «на самой грани плоти». Впрочем, иногда кажется, что и мир держится в данном ему облике из чистого стоицизма:
Золотые сады распускаются из последних сил…
И вообще-то с мирозданием, взятым как целое, происходит нечто, не говорящее о его устойчивости и надёжности:
Ангелы подтягивают Землю голосяным канатом,
Тот и этот подтягивают земле
Голосяным канатом,
Хрусталём прокуренной парусины
Белую твердь, и твердь золотую,
И смерть, и дверь, хлопком хлопочущую впустую.
За «ближним уютом» космоса Риц стоит неостановимый, ангельский ли, человеческий, труд:
Идёт потерянно сестра,
Как будто из воды,
А ей навстречу братец-труд,
Такой, как все труды,
Замёрзший, серый, ледяной
Сиротка в ржавых башмаках,
Селёдка в банке, и спиной
Не чувствует свой прах…
Не самая приглядная картина, но иначе –
Моя земля,
Сойдя с ума
Несётся под откос.
Я наблюдатель ей
Но я
Себя ей не принёс.
Только наблюдателем быть недостаточно. Впрочем, мир Риц добр и благостен в глубинной своей природе: у беосновного Мироздания всегда остаётся возможность обратиться напрямую к Творцу:
Земля говорит:
«Господи, спрячь меня в траве.
Моё жадное сердце, спрячь и его в траве,
Чтоб грудная жаба, ряска, осока,
Синяя стрекоза…»
Учитывая то, что и ряска, и осока, и синяя стрекоза всё-таки остаются на своих местах, – Творец эту просьбу слышит.
P.S. В самый момент написания этой рецензии пришла новость о награждении рецензируемой книги Большой премией «Московский Счёт». Редакция журнала «Кварта» искреннейшее присоединяется к поздравлениям и желает дорогой Евгении Риц новых творческих удач и свершений.