Полина Барскова — №1

ПОЛИНА БАРСКОВА

ПОКИДАЯ ДОЛИНУ ПИОНЕРОВ

 

***

                                                                     И.П.
Уже набух, сейчас взорвется мак.
Я понимаю положенье так:
Когда судьба велит тебe «прощайся»,
Как на свиданьи с заключенным, ты
В себя вбираешь травы и цветы,
Чтобы позлить небесное начальство.
В себя вбираешь ириса изгиб,
Молчанье птиц и перебранку рыб
В краю, что был (к) тебе прелестно/хладен,
Где Роберт жег, где Эмили лгала,
Взирая сад, как крыса из угла
Как из угля: что перенять у жадин?
Иосиф здесь прекрасен был и зол,
А Чеслав здесь на утлый холм влезал,
Чтоб осмотреть бессмысленную реку,
Река вилась, как волос на лобке,
И Чеслав плыл и плакал по реке,
Как следует поэту-человеку.

 

***

Слово на с из пяти букв:
Как хозяйка с корзиною тыкв и брюкв
В рыночный день, сияет,
Размышляя, что смастерит она,
Воскресный стол чтоб поставить на,
За которым место уже зияет.
Быть может?—резкий тоски удар,
Когда протягиваешь ты дар
И чувствуешь, что (в)—пустое?
И остаешься с плодом в руке,
И ветр витийствует вдалеке
И гадко гагачет стая.
Быть может—памяти трудный вдох
Опять придется тебе под дых,
Как тень пробежит по саду;
Вот здесь мы раньше сидели две,
В твоей искала я голове
Лучей, ерунду, досаду.
А может? эта зайдет стряпня:
Понять, что все это без меня
Возможно, без нас, и славно:
Улитка с горбиком, дрозд с клюкой,
Осина с задранною рукой,
Что пьяная королевна.
Когда пойду я туда, где ты,
Все будет дивное: дождь, цветы,
Бездомный, на клумбу ссущий,
Все будут заняты лишь собой,
Весь мир пурпуровый, голубой,
Зеленый и настоящий.

 

***

Больше не нужно меня […]

Алексей Жемчужников

Вся эта жирненькая жизнь
С ее глазищами, усами,
С ее цветущими кустами
Чего-то снова мне не в жизнь
Вся эта узенькая жизнь
С ее ошибся и свободен,
С нагромождением смородин,
Сиреней лишь вчера, но слизь
И сушь сегодня на руке,
Так что же: разживемся этим
Невразуменьем, междометьем?
Я—плот на Лете на реке,
Распорядитель толщи дней,
В которых я ее не встречу,
Какой бы позлащенной речью
Я ни искала связи с ней,
И чем упорней, тем бедней.
Но чем упорней, тем верней—
Освобождение, награда:
Мне без нее меня не надо.
Не надо самообладанья,
Совсем не надо своего,
Все меньше—вашего всего, —
Всего-то надо—ничего:
Там, за чертой надежды, знанья—
Неневозможного свиданья:
Пусть краткого, пусть одного.

 

Романс. Шостакович пишет Соллертинскому.

[Дорогой Иван Иванович. Получил я позавчера и вчера твои открытки. Я чрезвычайно потрясен пожаром на американских горах. Какой ужас. По-видимому нам с тобой не скоро удастся испытать те роскошные спуски, роскошней которых есть лишь один спуск при половом акте.
16 сентября 1932. Гаспра.]

 

Ты мой друг единственный мой царевич Иванн
Хочешь в кухне твоей установлю прекраснейшую из ванн
На смертоносных балерининых пуантах? на козьих ножках?
Только ходи со мной встречайся на снегогрязью лечебной спрыснутых
Неведомогдедорожках
Санатория на Кудыкиной Горе!
Только слушай меня.

Я сегодня пьян:
Я пьян необходимостью исписать нотными зрачками
Четыре листа.
Чаща, с древ которой, срываю эти вытравленные плоды без тебя противоестественна и пуста,
Если никто не слышит, для кого я, собственно, делаю это?

Хочешь ванну твою помещу в прекраснейшую из кухонь с видом на острова
При погружении в ванну твоя немыслимая голова,
Вместившая 26 языков и всего меня,
Будет иметь возможность следить растворение дня
В сумерках: таково они говорят белое ленинградское лето,
Белое, но иногда и немного rose (красноватое), зависит от постановле
Ния вчерашнего.

Хочешь я вышлю тебе телеграммой столько рублей
Что ты о/купишь себе кордебалет провинциального театра,
И станет тебе ночью немного грустней/веселей,
А назавтра
Ты услышишь меня, получишь мое письмо—
Невероятно прямое: акт речевой дружбы гораздо прямее чем акт любви.

Ты слушай, слушай меня:
Ночь ленинградская несколько вымазалась в менструальной крови
Смертевремени здесь на Литейном,
И, чтобы не видеть, чтобы не слышать, как журчит оно,
Я наполню тебя/меня трепетаниям музык;
Когда ты не слышишь меня мне все равно все темно
Только с тобою умею быть жалким смешным обсценным
Умею быть никаким
Умею не быть.

Как жуток узок
Проход театральный из круга в круг
Как мне нужно тебя опираться
Опустошаться тобою
«Мой немыслимый друг»
Как мне нужно твою сонасмешку
Моим гоголевским поползновениям
Моим лесковским замираниям в тесноте
Как мне легко и нравится знать, что, задохнувшись жабой грудной
в узенькой чужой проходной квартире, измучавшись всем,
Измучавшись всем в возрасте 45 лет
Ты отправился отправить мне открытку
С видом краснознаменного Новосибирска,
Где убористым безупречным почерком написал
Ты только пиши
И я послушаю
Я ведь не могу наслушаться тобой.

 

Вдовцы. Шостакович пишет Гликману.

Один из них железный как слеза
Другой из них мерцает как нельзя
Перенесенным отраженным светом
Один из них комарик/ щеголек
Другой из них фонарик/фитилек:
Он здесь затем, чтобы светить при Этом,
Чтобы ему высвечивать углы,
Где спрятаться от ядовитой мглы,
Как маленькая горестная крыса;
Он здесь затем, чтобы его Божок
Мог показать ему нарыв ожог
Ему лишь одному: подуй, не бойся.

1943. Шостакович—Гликману:
Кончина Татьяны Ивановны до такой степени меня огорчила, что я не в состоянии был писать. Ужасно это грустно. Я желаю тебе набраться как можно больше сил и мужества, чтобы спокойно перенести эту тяжелую утрату. Наберись мужества и перенеси бодрее тяжелую утрату. Я уверен, что время рано или поздно залечит твое горе и ты заживешь лучше.
Во-вторых извини, что я не сразу выслал тебе деньги. У меня их не было, и пока я раздобыл немного, прошло много времени.

[Комментарий:
Моя жена Татьяна Ивановна скончалась от сыпного тифа. Смерть любимого прекрасного молодого существа была для меня громадным безутешным горем]

Один из них имеет пережить
Всю эту отвратительную жуть
И слиться с ней не отвращая слуха
Другой из них умеет переждать
Другой из них немеет пережать
Артерию, в которой смерть и плохо
Все только смерть: Седьмая ли Восьма
«Я—тот, по ком безумствует весна.
Все ирисы ее и все пэаны
Назавтра превращаются в труху
Ты тот, кто ткань дрожащую стиха,
Мне вкладывает в брезжущие раны».

1954. Шостакович—Гликману:
Неприятные и неотложные дела задержали меня в Москве. Я приеду в Ленинград 27 или 28ого сентября
Если ты не очень на меня сердишься, то сохрани для меня время: мне очень нужно тебя повидать.
Крепко жму руку.

[Комментарии:
Шостакович, против своего обыкновения, обращаясь ко мне, поставил вместо неизменной точки восклицательный знак. Эту деталь я рассматривал как выражение тревожной эмоции, вызванной «неприятными» как он выразился обстоятельствами.
Конец года был омрачен трагическим событием. 4 декабря в Ереване скончалась его жена.

В мучительные часы, предшествующие похоронам, Дмитрий Дмитриевич несколько раз принимался мне рассказывать о последних минутах Нины Васильевны, и каждый раз его исхудавшее лицо начинало судорожно дергаться и из глаз струились слезы, но он большим усилием воли брал себя в руки, и мы обрывистыми фразами переходили на другие ничего не значащие темы.]

Звучали квартеты и 8ая симфония.
Шостакович плакал беззвучно.
Беззвучный брат был звучному урок
Звучащий рот издал звучащий рок
Они вступили в торг и звуком стали
Чудовищным и мощным звуком Ы
Так плачет смерть отсюда до Москвы
Вводя в меня в тебя кусочек стали

(благодарю Александра Избицера, Анну Нисневич и Киру Немировскую за помощь)