ВЛАДИМИР БЕЛЯЕВ
***
все луны сокрыты
и, слава Богу, —
удача, когда сокрыты —
что бы там ни было.
чего бы не прибыло
и не мною сокрыты,
а тем, кто знает дорогу,
кто на позор
никогда не выставил бы тебя.
все что прожил, любя.
и сколько б не воевал —
проходя через долгий подвал,
все, что отдал — не отдал, —
это уже другой разговор —
и не о три рубля.
в остальном, все — как песня,
как прикосновение, узнавание.
как стяженье в узлы.
как вожделение, которое просто —
но не от той простоты, которая убивает
как гидравлический пресс.
я, как тот, что увидел такое на фабрике
— и навсегда исчез,
как тот, кем был до.
между лицом и рукой, касающейся лица
всегда есть ангел последний
в темноту уводящий
в забвение
до конца
***
рамзес делит надвое (во рабех сих)
кесарь на трое (во рабех Твоих) —
так что два за тобой, —
так что сам свой жребий бросай,
если дюже живой
а коль скоро боишься — то передавай —
тем кто жребий твой бросит
вместо тебя
(и не спросит как звали тебя)
власть никогда никого не просит,
никогда — никого — не просит,
а идет за тобой
а идет за тобой
и идет сквозь тебя.
***
о третьем ангеле живем
о третьем ангеле умрем
и не хуй думать о шестом.
царь леонид за нас стоит
царь искендер за нас стоит
и сердце больше не болит.
а то что смерть живет средь нас, —
то есть сказать о ровный час —
как мать пред зеркалом стоит
как мать во тьме — во сне — не спит.
***
черти голову гноили
папе долгих тридцать дней.
а когда похоронили —
то его, а не чертей.
ищет ад — к кому приткнуться,
и ужели не найдет.
скольких здесь еще умрет,
скольких здесь в ночи проснутся
***
…а умрет русский царь, не покаявшись,
то ходить будет, духом преставившись
между морем и небом, между полем и хлевом
и не знать кому власть передать.
но не этого ж хочется, блядь.
будет суд не по чину, будет труд не по чину —
и никто не отыщет причину.
и куда дальше гать простилать? —
разве только что в небо опять.
но не этого хочется, блядь.
а что хочется — то морочится,
то ворочается во сне.
как клубок, как ребенок ворочается…
как невзысканное во мне
если встречу тебя — то приму и царя,
а не встречу — умру под тесовой доской —
без свечи поминальной, без плиты гробовой.
но хоть с тем, что прожил как живой.
будет имя твое как зарубка на память.
чтобы имя дышало твое.
говорят — после смерти другое жилье, —
то, которое нам не оставить.
***
в пятидесятые между мальчиками
была такая игра —
«позвони Сталину».
кто позвонил — тот умер.
я позвонил Сталину —
но никто не ответил на том конце.
да, я умер — но это в конце
а когда его провожали
то, прости, бабы тоже рожали
и со ним сопоставлены были
и по небу днесь ангелы плыли
КИМ
Не то, чтобы без тебя, — эта дорога,
но о другом
(говорит)
Нравится ли тебе, что в полсвета горит,
что в пол боли болит
что без отчаяния упадает…
когда свет пропадает премного
—
Все прошло, Ким
осталась кровь на снегу
как в понятой кем-то Японии,
которой понять не смогу,
и не вспомню.
—
Все прошло, Ким, —
даже то, что не может проститься,-
(потому что так говорю).
но поскольку я вру —
ничего не успело случиться.
(еще)
потому что я вру
—
(в Сеуле, если помнишь, есть место,
на берегу Ханган —
вроде площади перед старой гостиницей —
вроде отеля «разбитых сердец»)
ты сама положишь мне сердце в левый карман,
как письмо,
как змею,
что внутрь войдет как змея, —
и станет моя
и останется там
навсегда
—
как кость домино
0:2
останется там
сколько раз мы там встретимся,
сколько раз об утробе зачнутся узлы,
под тяжестью черного полумесяца
—
Ким, дважды родившись,
обрети бессмертие.
Я жду тебя, Ким, —
там на берегу Ханган
***
все луны сокрыты,
и слава Богу
оставляя теперь за собой
истязание, прощание, покаяние
все смотрю как на строгий собор
за глубокий забор,
где когда-то могло бы случится хоть что-то еще, но увы —
этот двор
охраняют полевки и птицы
от того, что могло бы случиться хоть что-то еще,
и время само, проявляясь как музыка вдруг,
охраняет твой заклятый круг.
читая оставленную кем-то газету, как завещание,
проходя с утреннем ветром речным в красивое здание
из красного кирпича,
я был, наконец, — сам себе друг
переписав на нее ряд вещей,
я остался доволен.
и уже один навсегда
перед тем, чем неволен.
и уже один навсегда.