ВАСИЛИЙ БОРОДИН (1982-2021)
ПОПЫТКА МАЛЕНЬКОГО «ИЗБРАННОГО»
Когда мы в мае этого года задумывали журнал, молчаливо предполагалось, что одним из авторов первого номера станет Василий Бородин. В июне пришло страшное и неожиданное известие об его гибели. Но его имя и его стихи должны присутствовать в журнале. Имя это станет отныне одним из символов того пути в литературе, который нам близок.
В данную подборку вошли стихи из прижизненных книг поэта, масштаб которого нам лишь предстоит осознать. В следующих номерах журнала мы рассчитываем поместить аналитические статьи о поэтике Бородина.
В.Ш., Б.А.
*
К живым сверстникам, а особенно к тем, кто моложе тебя, поневоле относишься снисходительно. Скончавшись, человек становится старше современников. Товарищи того, кто предпочитал зваться уменьшительным именем «Вася», кто в тридцать восемь лет оставался, в каком-то смысле, юношей – это теперь, к примеру, Введенский и Аронзон (и, кстати, оба они прожили еще меньше). Удивительно, но он выдерживает это соседство. Он был поэтом и человеком моцартовского типа, это всегда привлекает, но это не всегда счастье. Так же, как масштаб его дара, мы все, пожалуй, недооценивали его обреченность.
В.Ш.
*
Василию Бородину удалось то, к чему подспудно стремились, может быть, многие. «Бог знает что себе бормочешь, ища пенсне или ключи…» – обмолвился однажды Ходасевич, но кто мог знать, что почти через столетие из этого бормотания Бог весть о чём, из мусора и отходов обыденности, из путаных и обрывочных монологов, которые мы все ведём сами с собой, того даже и не замечая, – другой поэт сложит стихи огромной лирической пронзительности и фантастической силы ви́дения, ви́дения тех первооснов и первосил, к которым от века тянулась поэзия. Не всегда и не во всех текстах у Бородина это получалось, но там, где получалось, – для нас становилась приоткрыта реальность самых глубинных, давно позабытых пластов человеческого опыта, открываемых нам во спасение заново. Если и дышит в них некая «святость», о которой многие стали говорить после гибели поэта, – то это святость человека, скорее, глубокой пра-древности, нежели привычная нам каноническая святость монотеистической религиозности.
Б.А.
***
тьма просто тьма луч петляет как мёд в меду
тянется на меня и я опять иду
вон проникаясь вырванными тобой
миром и всем за миром и голубой
пятнышкой в фиолетовом решете
смотрит на меня милость как на щите
змеи не отразились и я жива
маленькая неверная синева
что меня бесы прочие говорят
лук непровисший ласка на фонарях
вызревшая в метели и дождевой
радуге полетели а он живой
вот что приснится бесам когда на мне
вырежут слово месяц и дату нет
***
партия ветряных
жнёт собирая льны
хлопки и прочий прах
на золотых ветрах
и верховая ночь
первый отряд вперёд
тешится как луной
и города берёт
вместе с годами жнёт
олова молоко
и превращаясь в гнёт
сани поют легко
песня таких саней
как бы на глубине
перемещенье мин
голод и божий тмин
что там поют в строю
голые плечи свет
голоса как в раю
вырвавшийся завет
сланцам поёт руду
солнцу поёт луча
голую злую дурь —
переворот плеча
***
пылью неба поклянёмся
словом твёрдым прикоснёмся
опрокинемся валет
станем волнами земле
при земном прикосновенье
упорядоченный вал
превращается в движенье
как в осаду голова
светом вывернутым ядом
прекословящая тень
просочившаяся рядом
пресекается в плите
устроители проклятий
жмут утерянную кровь
при слиянии изъятий
превращающую кров
в укороченные тени
самородной пустоты
и коробки сновидений
провисающие рты —
— мы умеем быть имея
неприсутствие своё
каменея каменея
заворачивая йод
***
проверим
как работает
зерно
оно само себе и хлеб и солнце
проверим как рабо-
тает до-
рога
она сама себе
и дверь
и
свет
***
это ловля знаков глаз
осыпающихся в нас
как в часах песочных
это знаю точно
и в музей рублёвский едет солнечный трамвай
или курит папиросу память-воробей
по глазам ударит ветром синим ветром рай
только это не убей это не убей
в видимостях как в грязи лист поднимешь жёлт
неприкаянно-сухой тихий золотой
посмотри как тяжело движется свежо
всё что сердцу тяжело выйди и постой:
на горящие кусты – сплошь, как не просил
птицы скатывают дым жизненным крылом
может быть не хватит сил пусть не хватит сил
это солнце напролом солнце напролом
* * *
горний тёплый облёт
не владений а вдоль
горных стен самолёт
тишина и юдоль
камешек тишины
всё взбирается рад
и на са́мой луне
виноград
виноград
* * *
пусть будет веко ве́ка там
где человек смотрел
как ветки улиц облетал
горел горел горел
а око ве́ка будет пусть
где человек застыл
почти как куст почти как в куст
поставленный костыль
над ним сверяют воробьёв
смиряясь облака́
и око ве́ка — не копьё
а ветка на руках
* * *
вол в Валахии вольней
всех четырехсот камней
но когда он тянет воз
с этими камнями,
думает: «вот я жил
ничего не сбылось
я силён, но я внутренне съеден днями»
или — в Волыни
камень-вол
лежит на холме
шесть тысяч лет мечтает пошевелиться
приходит птица
— мне ещё, — говорит, — птенцов кормить
я ловлю гусеницу, и, стараясь совсем не ранить,
быстро лечу в гнездо —
а там один слабый,
а один — сильный,
и две девчонки, а
я одна,
мускулатура у гусеницы —
мыслящая волна
в гусенице видны:
близость преображенья,
сила,
комок
переваренных листьев,
и на распутье
гусеница три раза
кланяется — налево, прямо, направо
и выбирает — прямо
а вол идёт
камень-вол греется
— галки в Москве, впрочем, любят лететь
сквозь колокольню, когда та пуста:
между колоколами, верёвками
— внизу — до́ски
* * *
мы до́ма: как роща в четверг тяжела!
ворона снимает два белых крыла
и всем предлагает; никто не берёт
один только ангел выходит вперёд
в руках с башмаком
в башмаке — муравьи
встречаясь знакомясь
идут по своим
* * *
человек
ужаленный осой в сад
говорит: я сед
позовите стог
и цветок
до свидания ветхая юность лепестков мака
до свиданья собака
и очи сойки
и сквозь хозяйственные постройки
товарняками дует стучит закат
* * *
логика в Раю:
«я не так пою
и могу молчать
и пойду встречать
на любой дорожке
кошку и друзей
день большой, хороший
мы пойдём в музей
там земные штуки —
хлеб, гончарный круг
выступят, как ру́ки —
из идеи рук:
смотришь — немо, немо —
в о́кна на поля́
и — новое небо,
новая земля»
* * *
вол и овечий сыр
мел и облака
и идёшь как сын
а не как
плавает орёл, моется
кошка: шаг
делает — так и молится
земной шар
* * *
читатель недоумевая
касается себя-трамвая
и смотрит на пакет с вином
который он везёт вверх дном
и светлый параллелепипед
пакета говорит: «я — дом,
и дом твой — дом: всё это — ты!» — и
читатель вышел, встав с трудом
и относительная влажность
и медленный полёт одной
вороны обретают важность
граничащую с тишиной
* * *
я был на стороне наук
я к ним сводился как паук
потом на стороне искусств
я стал как пять ничтожных чувств
но вера вдруг пришла ко мне —
и я как флаги на Луне!
* * *
на чае синий день темней,
и гуще пьёшь его: горяч,
он состоит из прежних дней
и ими же тяжёл и зряч,
как внутренний любой огонь,
качнувшийся не опалить,
а греть ночным костром ладонь
и о лице молчать и длить
* * *
бесстрашному безоблачному ряду
древесных снов дневных под рождество
ни клочьев речевых о нём не надо
ни солнца в них, и вертит головой
средина дня, как бы последней скукой
вдруг впрыгивая в просто-тишины
и взвесившую всё большую руку
и мы её и видим и видны
* * *
слова́, умнейших вам соседств!
от отчих гнёзд пора к звезда́м
в пустой застольный огнь беседств,
к счастливым зимним поездам
о! вся — в пробо́и се́рдца речь
дорожная: ту-тук-ту-ту:
как нить-стрела растить-беречь
летит — и спит на всём лету
* * *
когда далёкий экскаватор
с пустым ковшом как император
заснул, и локоть — для ворон
взгляни на это с трёх сторон
с одной — идут солдаты краем
аллеи липовой — и раем
глядит на них осенний свод
с другой — озёра стынут ровно
а с третьей — встал когда завод
из снега навсегда пропала
та примесь дробной черноты
но и о ней грустят кусты
и спят / не спят в унынье лёгком
выздоровления, в шарах
литого снега — как бы в лёгких
весь кислород, весь взлёт, весь страх
***
и ровным и огромным
дыханием храня
гудит — как нитки к ромбам —
вся вечность к нашим дням
— всей стройностью потупясь
и дни ей не хотят
ни нитей этих путать
ни видеть как летят —
в небывшее! — сквозные
как голуби тополям —
короткие стальные
дожди к полям и полям
и немо к ночи — некой
печалью узелка
упавшего, как в реку,
небесного клубка
***
кто б стал столь действительно человек
чтоб с собой поссорившись помирить
именно счастливою стороной
глупость и отчаянье — тишиной
мы пойдём на площадь нести своих
заблуждений птиц больных отпускать —
они преображаясь в слои-слои
золотое облако будут ткать
до свиданья, дробность! мы все одна
робкая бесследность, старенье без
становленья, чуткая ложь-вина,
веки её, вес
неподъёмный взгляду прямому — так
площадью сутулой пройдём в дожде
и табак повиснет сверкнёт пятак
в скачущей воде
тирания, мы тебя сберегли
а тебя, любовь, продержали на
хлебе и воде — и почти пришли
и весна, весна
***
по перекопанному двору
голуби ходят и клюют
длинные семена травы
в дутую грудь поют:
— я выбираю тебя среди
голу́бок, ты стройна и горда;
будем пить воду, наклонив
го́ловы, из разогретой лужи
да, доживём до хлеба
в рыхлом снегу,
чёрствого белого хлеба
на чёрном льду
* * *
тварное нетварному на всяком
ничьём поле — птицей в небе днём —
пишет: одинокий одинаков
пред моим или твоим огнём
тварному нетварное на это
птицу ветром чуть сдвигает; та
злится пулей, и прореха света
между туч безвидна и пуста
* * *
Кажется, что темная природа
Охладела к внутренней ночной
Белизне в древесном соке, к ровной
Сырости осенней земляной.
Перекрестьем и разбросом — лапы;
Маятник мелькающих стволов —
А погоня выдохлась, и слабым
Волком смотрит изо всех углов
* * *
просто ли в тишине
дождик чернее ды-
шать начинает нет
ни беды ни беды
те беда и беда
по своим по полям
ходят — или вода
ходит по тополям
как высокие пни
с золотою корой
ночью дышат они
над водою сырой
просто ли тишина?
в мокрых ли головах? —
полная как луна
круглая как трава
* * *
свет приходит и делает камень из темноты
камень с искрами
из куска шумной немоты
реку с блёстками
из длины тихой чистоты
тебя: ты
свет приходит и строит: пакля, бревно
круг бревна, трещины, пазы
в трещинах — последняя темнота но́чи
точат-точат её жуки, и как молнии средь грозы
каждый их извилистый ход
дождь идёт
свет болит и поёт собой
там где рельсы-дуги
проникают одна в другую и гравий-скрип
или рыба ударит хвостом
круг растёт на круге
и летит во все стороны стая рыб
свет поёт о простом:
что я не умею
быть любить говорить думать но
ближе к вечеру он готов
обвести края́
меня: я
***
как бумажный фонарик бессмертный
мы побьёмся о дождик слепой
станем старше и станем бессмертны
песню пой
звёзды встанут над скошенным полем
дымкой круглою обведены:
позади — перейдённое поле
тишины
***
— товарищ чай
— я крот, товарищ ночь
в орлиных крыльях
вянущий поток
воздушный вдруг
усиливается
— товарищ лес
— я прав, товарищ царь
смыкая на пути твоём ряды
еловых мелких игол,
ветки дней
смыкая, чтоб ты слышал пульс корней
— товарищ пир
— я тризна, милый храм
нам галок надо больше:
тесноту
духовную и звуковую — ту
что радио умеет по утрам
— о-у, о-у: товарищ песня пьёт,
зубами кран
холодный прикусив
товарищ небо ясен и спесив
товарищ дым
метаморфозы вьёт
***
светло в яме
под весом волка рухнул настил
вот — улеглись
листья кружившиеся сперва
светло в яме
вода в доме
тише и тише качается в ведре
дышит большой
и круглый отсвет на потолке
вода в доме
в густом дыме
вертятся рыжие искры вверх
вверху гаснут
серыми точками плывут вниз
в густом дыме
в ночном небе
светлеет звёздная глубина
и полной грудью
прозрачный волк дышит и бежит
в ночном небе
***
печаль бывает изнутри
бывает вся внутри
сидит на краешке земли
на камешке зари
ума бывает далеко
раскинутая сеть
теряет душу-облако
и так всю ночь висеть
над ранним праздничным столом
смиренная оса
качает свой срединный слом
всё время полчаса
на поздних праздничных столах
у лодки лепестка
хромает муравей-феллах
гудит его рука
бывают улицы коров
над ними как старик
прозрачен ветер, нездоров
и внутренне горит
и пыль бывает как тоски
осадок из тепла
когда и дали далеки
и встреча обняла
***
по светло-серой мгле небес
в народной песне сов
летит, сто лет летит одна стрела
над шорохом лесов
и если ты ей встретишься
то гибели не жди
а просто впереди одна тоска
и робкие дожди
так плачут над Некрасовым
в гостиных барчуки
и вдруг несутся флаги красные
подобием реки
и лужа на пожарище
безлюдном так горит
как с умирающим товарищем
товарищ говорит:
мы выстроим широкие
большие кубики-дома
там будут окна ясноокие
там будет свет ума
вон — по слепящей синеве небес
в народной песне дня
летит, сто лет летит одна стрела
над морем из огня
***
сколько дуб ни отмечает
про себя что он мертвеет —
в сердцевине мокрая труха —
листья новые счастливей
птичьи песни веселее
ближе ближе дудка пастуха
сколько я ни отмечаю
про себя
что я здесь
а дорога отвечает
а ворона отвечает:
вышел весь
сколько дождь ни отмечает
про себя что он печален —
струи-свёрла света вкривь и впрямь —
а сияют спины листьев
ветки думают качаясь:
август август лучше октября
сколько я ни отмечаю
про себя:
вышел весь
а дорога отвечает
а телега отвечает:
все мы здесь
спим среди лёгких звёзд
***
сон проходит вдоль дорог
сон приходит на порог
мышь выходит из норы
миска спит у конуры
вдоль забора спит вода
и вздыхает иногда
в миске той полупустой
листик тонет золотой
в поле чёрные кусты
в небе чёрные бинты
серой звёздочкой война
с белой косточкой одна
***
профессор Роберт Заммерли,
вы знаете луну?
скажите ей — мы замерли
готовые ко сну
вы с ней в обсерватории
останетесь одни
и как бы вы ни спорили
а дальше будут дни
профессор Джейсон Уммерли,
вы знаете чертей?
скажите им: мы умерли
нам скучно в темноте
…и вдруг приходят ангелы
и арфа как ручей
и стрелкой часовой идут
кресты-лучи свечей
***
за неба краткие края
летит чужой души змея
пора и нам
пора и нем
пора и ум
пора и лодок седина
ум нем над ним страна луна
или длина её
вода —
да или да?
песок ладонями немел
лесок погонею темнел
пора и сон
пора и сор
пора и дом
там до́ма сор и кот и пел
и Каин Авеля терпел
вышел во двор
камни белы
звёзды, стволы