АЛЛА ГОРБУНОВА
***
вернись домой, теперь там не опасно,
уже стреляют километрах в тридцати,
не в трёх, как было раньше, можно жить.
за минным полем дом, но это не опасно,
иди спокойно, мин совсем немного,
уже почти закончилась война.
за Богом дом, за пазухой его,
всё в мире – абсолютно безопасно,
ведь кроме Бога ничего и нет.
вернись домой, ты видишь – он горит,
лети в огонь, теперь там не опасно,
нет у тебя того, что можно сжечь.
ПОЭМА О ДОМЕ, СВЕТЕ И СМЕРТИ,
написанная в пустом купе, в пустом вагоне,
в пустом поезде в Новый год:
Есть дом, он был в один этаж,
Но рос, как дерево, и год
Любой давал ему прирост –
Ещё одно кольцо ствола,
Ещё один этаж.
Как не хотел он прирастать,
Но прирастал, и каждый год
Селился кто-то новый в нём
На новом этаже.
Лягушки, мышки, пауки
И шушера лесов.
Советских кухонь старики
И тиканье часов.
Я нож хочу воткнуть в ладонь
И взять огонь в ладонь,
Я ненавижу всех вокруг,
Весь мир и этот дом,
Всех, кто глядит на вечный свет
Сквозь мутное стекло,
Ведь знаю я, а они – нет,
Что победило зло.
Библиотекарь-сталинист
Поведал мне секрет
Что ходит зло по этажам
И выключает свет.
Какой чудовищный секрет
Для всех моих друзей,
Для чебурашек и тигрят,
Крылатых лошадей.
Который день, который год,
Как гасится заря,
Оно по комнатам идёт
И слов не говоря –
Вот выключатель на стене,
Вот больно, больно, больно мне,
Ты, сука, руку убери,
И окна не горят.
Конечно, надо разбомбить
Кварталы, этажи,
Ведь только там и можно жить,
Где невозможно жить,
Разбить все окна, зеркала,
Мне вены вскрыть куском стекла,
Всем вены вскрыть и все дела,
Тогда не будет зла.
Но слишком долго уже зло
Вершило свой обход,
И чебурашек и тигрят
Едва ли что спасёт,
Моих возлюбленных друзей,
Крылатых лошадей.
Росло к звезда́м как древо дом
Плыло как корабель
Была на этаже одном
Там Бога колыбель
Я в ней спала в лучах любви
И сквозь все этажи
На одеяло падал снег
Качал рукой меня Никто
Святые Няньки – Вечность, Смерть
И братья Кот и Мышь
Неужто зло сюда войдёт
И выключит здесь свет?
Чьи там шаги, чья там рука
Когтистая ползёт?
Сюда нельзя, запрет, табу,
Здесь Сердце мира, тайна тайн,
Я вечно здесь жила, живу
И вечно буду жить.
Меня вообще нельзя убить,
Я – абсолютный свет.
Бибиотекарь-сталинист
Тем временем привёл
К Причастию на этаже
Соседа своего
Тот – алкоголик-ельцинист
Поведал мне секрет,
Что хоть и победило зло,
Но зла и вовсе нет,
И хоть я абсолютный свет,
Но всё равно – умру
Какой чудовищный секрет
Для всех моих друзей,
Для чебурашек и тигрят,
Крылатых лошадей.
Они не смогут без меня,
Они мне не простят
Тут на Причастие пришёл
Ещё их третий друг
И было всё на этаже
Где сходки у шпаны
И был тот третий человек
Не то чтобы шпана,
Но бесконечность его,
Привет, Витя, была дурна
И этот третий мне сказал:
Внимательно смотри
Никто сюда не заходил
Считай на раз-два-три
От взрывов выбило стекло,
Но здесь не пробегало зло
И, видишь, лампочка сама
Погасла на глазах.
Никто не знает почему,
Считай – не повезло.
Открой глаза, смотри во тьму,
Здесь нечего сказать.
Не судишь ты и не судим,
Свободен свет сей и сладим,
Скажи спасибо за покой,
За дружбу и совет.
Пусть гаснет свет сам по себе
Так просто, изнутри,
Так страшно-страшно гаснет свет,
Но ты-то сам-то кто такой,
Чтоб, сука, падла, пред тобой
Отчитывался свет?
Ты что ли – абсолютный свет?
И дальше он меня схватил
И бил о стенку головой,
И бросил на пол, и они
Меня избили все втроём,
Ногами били по лицу,
А мне вдруг стало хорошо,
И я забыл, кто я такой
Или такая, меня нет,
Есть только абсолютный свет,
И он заполнил всё.
И вот что он мне рассказал:
Когда погаснет в доме том
Последний огонёк
В глубокий обморок весь дом
Мгновенно упадёт
Он чёрным простоит три дня
Затем на краткий миг
Все окна вспыхнут разом вдруг
И разольётся свет
Какого не было ещё, казалось, никогда
За городом таких домов
Большой-большой квартал
Размером больше всей Земли
Как будто лентой он по ней
Проходит раза три
Они погасли все давно
Здесь кладбище гробов
Но надо просто подождать
И победит любовь
И окна мертвяков-домов
Как свечи, вспыхнут в один миг
И не погаснут вновь
Какой же будет свет тогда
Над городом моим!
То Новый Иерусалим
Мы в свете навсегда
ДИСКОТЕКА ДЛЯ АНГЕЛОВ И ДЛЯ МËРТВЫХ
Была суббота,
И на платформе Никольское
Она услышала церковные колокола
Сколько раз она слышала
Церковные колокола
Но никогда не слышала их так –
Чтобы раскрывалось небо
И хотелось начать танцевать
Она и начала танцевать
На обледенелой платформе,
Пока наверху голубой колокольни
Над снегом и кладбищем
Отрывался чувак,
Устроивший этот охренительный звон
Церковь стояла на кладбище
Она там частенько бывала
Там, где она жила, ходить было некуда
Кроме церкви и кладбища
По дороге всегда бегали стаями бродячие собаки
Только на кладбище можно было
Чувствовать себя в безопасности,
Там всегда показывали мультики у могил,
Кто как жил, кто кого любил,
На кладбище можно было ходить как в кино
На настоящее кино всё равно не хватало денег
Дома находиться было тяжело
Дома ей нравилось только лежать
На полу в туалете
В темноте, клубочком,
Так пролежала всю зиму,
А в начале весны услышала этот звон
Это была дискотека
Для ангелов и для мёртвых
Теперь она поняла
Для кого звонит колокол
Её пригласили на самую крутую дискотеку
В церкви танцевать было неловко,
Люди бы заругали
Оставалось только ходить на кладбище
Танцевать под колокольный звон
Такое чистое, небесное
Ликованье
Танцует всё кладбище и всё небо
Муж опять её спрашивает:
Кому ты улыбаешься, с кем ты разговариваешь?
Перед людьми-то стыдно.
Стыдно. Тебе стыдно за меня перед людьми.
Мне тоже бывает за тебя стыдно
Перед ангелами и перед мёртвыми.
Я хочу быть с Богом и с мёртвыми,
А не с тобой.
Ангел спросил меня:
Пойдёшь сегодня на дискотеку?
Конечно, пойду.
ТАК СЕБЕ КУПЛЕТИКИ
я лежу на пустыре
я растаю на заре
как мои сто тысяч братьев
ангелов и упырей
каждый Богом бережëн
телом сладок, дух блажен
зря вчера сказала мужу
что затыкаю ножом
надо думать о хорошем
не о муже и ноже –
например как друг и ангел
целовал за гаражом
может поцелуй как ангел
уместиться на ноже?
у меня такие срывы
как прилëты или взрывы
злую Fury на локдаун
это был такой мелтдаун
жизнь людей как садо-мазо
мимо вены мазать, мазать
ну а я всегда мгновенно
попадаю прямо в вену
и за это как поэта
меня ввергнули в Геенну
и хоть я всех в мире старше
но не чувствую седин
и в крови моей ебашит
юности адреналин
расскажу нездешним звукам
и мистическим наукам
будто мне не одиноко
будто я гуляю с другом
и обдолбанным пичугам
и повешенным пьянчугам
и ебущимся кувалдой
военрукам, политрукам
видишь ангел ебеней
ты в огне и я в огне
знай бетонная плита
что душа моя чиста
вы колючие кусты
как небесные уста
говорящие мне Ты
я устала, Ты устал
веришь битое стекло
мне не больно, мне светло
эй дырявая покрышка
тебе крышка и мне крышка
слышишь рана ножевая
я живая
я живая
ЛЮБИТЬ ЛЮБОВЬ
Праздник моего сердца –
Это вечная весна на дне Северного Ледовитого океана.
Лиза написала, что там
Скитаются неупокоенные души,
Грешники, мёртвые колдуны.
Это правда, но правда и то,
Что на самом деле все лучшие люди –
Тоже там.
Самые лучшие люди –
Те, кто любит любовь.
В пропасти на дне Северного Ледовитого океана
Мы встречаем весну.
Ведь я так люблю
Вечную весну, самую светлую радость,
И вечный холод,
Вечную ночь, где нет ничего,
И маленькая девочка в полярной пустыне
Вечно смотрит, не отводя глаз,
На северное сияние.
И ещё я люблю любовь,
Я люблю любовь.
В чёрной пропасти на дне Северного Ледовитого океана
Мы встречаем весну.
Светлые лучи нетварной любви
Пронизывают чёрные глыбы,
Северное сияние звучит пением птиц,
И тьма раскрывается, как небо,
И Ungrund зацветает.
Любимая весна мëртвых,
Мы любим любовь,
Любовь.
В пропасти на дне Северного Ледовитого океана
Мы встречаем весну.
Здесь много смелых людей,
Таких, как я,
Это вечеринка для очень-очень избранных,
Чтобы сюда попасть, надо знать пароли,
Надо просто невероятно прожить свою жизнь.
Чтобы попасть на наш праздник
Нетварной любви,
Вечной весны
На дне Северного Ледовитого океана
Надо любить любовь,
Любовь любви.
РАСПЫЛЕНИЕ
не распыляйся, – говорил мне дед, –
не надо делать сразу то и это,
делай одно, но так чтоб хорошо
жизнь, – говорила бабушка моя, –
это про долг, достоинство и честь,
жизнь – это про ответственность и совесть
порядочность важнее всех вещей
и соблюдай порядок всех вещей:
вначале школа, после институт,
захочешь – можно и в аспирантуру,
дальше работать, завести семью,
детей поднять, затем поднять и внуков,
после работы пенсия, потом –
конечно, смерть.
и нужно все этапы
пройти как можно лучше и скорей,
сжав зубы и сжав руки в кулаки,
глаза зажмурив, сделать всё, как надо
и наконец спокойно умереть
всё верно знали бабушка и дед.
отмучилась.
всё сделала, как надо.
но сил моих хватило ненадолго.
вошла во сне я в Царствие Господне
совсем усталой, хоть и молодой.
так рада видеть Вечного Отца
и Господа, что сущим во гробех
жизнь даровал,
сказать ему «люблю»
нет у любви начала и конца
сказать: «всю жизнь служила я тебе»
и восседать на ангельском пиру
со всеми, кто был дорог мне в миру,
но говорят, что нет на мне лица
и отчего-то мне не по себе
я знаю, здесь красиво и светло
и радуются мне мои друзья
приснились лишь страдание и зло
теперь всегда всё будет хорошо
но слишком надорвалась я душой
здесь что-то лишнее, и это я
здесь добрые животные, сады
здесь на подушке чистый детский свет
и сам Господь живёт со мной как муж
и отирает слёзы с моих глаз
проснусь – он рядом, смотрит на меня
целует нежно, за руку берёт
как мальчик в моём детстве, сирота,
которого любила я всю жизнь
в душе, во сне, а это был Господь
вот так бы с Богом вечность всю жила,
но не смогла, заявку подала
на распыление, и жду теперь ответ
…
заявку приняли, и тайно поутру
ещё раз и навечно я умру
я в очереди в скромном белом платье
вот бабка страшная стоит передо мной
а за спиной парнишечка простой
и нескольких знакомых узнаю
друг другу улыбаемся в строю
покачивает бабка головой
неодобрительно, парнишечка простой
вдруг спрашивает, нет ли закурить.
стоим, как в печь Освенцима евреи,
вот очередь уж движется скорее
вот я внутри и это всё сейчас
я распыляюсь, вспоминая вас
я всех благодарю, я всех люблю
такой покой…
такое чистое «прощай»
и понимаю, превращаясь в свет, –
сотрётся всё, что связано со мной
не вспомнит ни Возлюбленный, ни мать,
ни вся моя небесная семья
не упрекнут, не будут горевать
другую душу породит исток
мгновенно будет кто-нибудь другой
на этом месте, будто был всегда.
другой набросок той нейросети,
что нас рождает, словно семена,
теперь не я – она твоя жена,
мать сына моего теперь она,
теперь она – дочь матери моей,
теперь она – всегда. я – никогда.
но будут очень тонкие следы
тайный привет в ночном луче звезды
в полёте птицы на исходе дня
в какой-нибудь обшарпанной стене
в каком-то смутном шорохе во сне
немножко где-то что-то от меня
так данные стирают на компе
но остаются скрытые следы –
вот так меня однажды вспомнишь ты –
как смутное движение внутри
след памяти в щелях небытия
и понимаю, превращаясь в тьму
доселе неподвластное уму –
что я сама была отнюдь не первой
и вспоминаю ту, что до меня
вошла в жерло небесного огня,
что мной была и говорила «я»,
уставшую навек от бытия
твою жену, мать сына моего,
и автора вот этих вот стихов –
её лицо в полёте белых птиц
её лицо в конвейере из лиц
и как Господь любил её в Раю
я вижу жизнь её как жизнь мою
я возвращаюсь в мир или она?
сети наброски, клоны, семена…
я шлю привет друзьям с лучом Венеры
меня два, три, четыре, больше ста
как гопник у подъезда на кортах
я созерцаю белых птиц на небе.
сакральный движ. великое ничто
в душе моей как огненный бутон
рождающий детей любви и веры,
и я собою населяю весь район,
как сотни гопников-визионеров.
так мы сидим все вместе на кортах.
мы – нежность, мы – любовь и чистота,
и созерцаем белых птиц на небе.
и каждый думает: вот странная хуйня,
но в том строю есть место для меня, –
он там всегда, и больше нигде не был.
я плохо контролирую свой бред.
я вновь одна, и мир совсем безлюден.
во рту неперекушенная нить.
и можно ещё что-то изменить.
не распыляйся, – говорил мне дед.
и это – сон, и этого не будет.