ЛЕВ ОБОРИН
***
Мне удавалось проникнуть
в толщу, не создавая
кругов на поверхности, не возмущая
течений, и самые важные рыбы
не замечали промелька, но затем
им удавался немыслимый ранее
выверт, не предусмотренный
траекторией поворот.
Может быть, это кого-то
подвинуло ближе к крючку,
завело в такие молекулярные области,
что потом на него глазели
как на забаву,
трагически вмёрзшую в лёд;
может быть, чьи-то пути
пересеклись и сгустились в подводную тучу,
выпавшую икрой.
Не знаю:
я стремился прочесть колею следов,
оставленных вожделенными
учителями: нейтрино,
монадами, дхармами; был
потоком внутри потоков,
был недостаточно скор,
но зря ли я видел песчинки,
тьму ила, придонный сор,
выпуклости, пещерки?
Кто-то брал их и положил на место.
Кто-то здесь побывал до меня.
***
Зависть к паломнику
любому снусмумрику
любому репейнику
которому ящички с электричеством
берут торопливо под козырёк
которого в день дождя магазинчики
берут учтиво под козырёк
из-под чьих многомерных ног
земля спешит наутёк
кто оставил сомнения в старом шкафу
под картонными коробами
и которому в уши сливают инфу
люди с пёсьими головами
***
Библиотека меж четырьмя стенами,
место игры с тенями.
Да, болотека, хранилище кислорода,
среда лягушачьих цунами.
Можно мы наконец
погребём бегемота в болоте,
погребём на своих плоскодонках
к туманному берегу камыша,
на желанную фабрику дудок?
Можно мы наконец
займёмся проектной работой?
— Рано ещё, — успокаивает рассудок,
— поздно уже, — говорит душа.
***
Пирамиды, мебель человечества
колизеи, школы и столы
если будет гибель человечества
то в его шкафах найдут отечество
львы и куропатки и орлы
Мёртвые свою отдали цену
и на фотоснимках узнаваемых
обнимают сонную драцену
причисляясь к сонмам ископаемых
Сквозь безлюдный новый обиход
слышно донесение с болот:
икс, теперь изъятый из орбит, —
зона неприличного зияния,
и вокруг его осей-пустот
брекекекс и вьётся и зудит
всё коаксиальнее
***
Металлость устала. Голова, олимпийская чаша
над пустым стадионом,
когда-то горела. Теперь
в ней собрались пустые пакеты,
вознесённые ветром после торговли.
Полупрозрачно-оранжевые, шелестят,
неохотно играя в огонь.
В трещинах шейный бетон. Не ставит
в воздухе вредную подпись
экологически чистый звук.
***
Огибая лужайку (meadow), где играют в бейсбол
на траве вперемешку с гусиным говном (droppings),
вспоминаю, как старый ворд создавал под такими словами
волнистую травку зеленого цвета, а я
вворачивал в монитор игрушечный штопор
(corkscrew) моих подростковых фантазий.
Солнце льёт на цветы, они сердито (scowlingly) держат
невидимые таблички со своими латинскими именами,
прелестные без имён. Ворд не знал этих слов,
я и подавно не знаю. Тени учтивы (courteous),
не бросаются, не ударяют в спину,
мягко ждут часа, когда им будет разрешено
лечь на стол в кабинете (study); и неизвестно,
кто войдёт в него, когда щёлкнет дверной замок.
***
Можно пользоваться, скажут, с известной
осторожностью; с оговорками, скажут,
а в резком свете хамского софита
забытые слова, как то: тени лягут
тени, тени, чем обязан, всем обязан —
тени, тени, да, обуздан, обуздан,
но я крикнул вам: ложись! и сберёг вас
криком оскорбил ваш слух но вы целы
— Нам любезны вольные скитанья
жалок скрип вертелов каталога
хамский свет смехотворен безразличен.
Вот пятно на память, потрогай.
Вот размах над крышами: безграничен.