СИЛЬВИЯ ПЛАТ
ПЕРЕВОДЫ СЕМИНАРА ТАТЬЯНЫ ЧЕРНЫШЁВОЙ
Сильвия Плат – поэт и прозаик (1932–1963), одна из самых ярких фигур в американской и английской литературе середины ХХ века.
Сильвия Плат родилась в Бостоне. Как поэт стала известной вскоре после окончания Bradford Senior High School в 1950-м, когда еженедельник Christian Science Monitor опубликовал ее стихотворение «Горькая клубника» (Bitter Strawberries). В 1950-х она сотрудничает с различными периодическими изданиями, публикует стихи и рассказы. Учится в Смит-колледже в Нортгемптоне, редактирует университетский журнал The Smith Review. Она едет в Нью-Йорк по приглашению женского журнала Mademoiselle и месяц работает редактором. Но все эти успехи не оправдывают ее ожиданий, она страдает от депрессий, чувствует себя творчески несостоятельной и совершает первую попытку самоубийства. Настроение меняется, когда Сильвия Плат получает учебный грант по программе Фулбрайта и поступает в Кембридж. В Кембридже в 1956-м году она знакомится с английским поэтом Тедом Хьюзом. В 1957-м они женятся, перебираются в США, много работают, переезжают и наконец, в 1959-м, возвращаются в Англию, где поселяются в лондонском пригороде Примроуз-Хилл. В этом доме родились их дети, Фрида и Николас, Сильвия написала роман «Под стеклянным колпаком» (The Bell Jar), несколько рассказов и сборник стихов «Ариэль», опубликованный уже после ее смерти. В феврале 1963-го года, после депрессии из-за разрыва с мужем, Сильвия Плат покончила с собой. Вышедший через два года сборник «Ариэль» стал одним из самых популярных сборников стихов, написанных на английском языке во второй половине ХХ века. В 1982-м за сборник «Собрание стихотворений» (Collected Poems) Сильвия Плат посмертно получила Пулитцеровскую премию.
Эта небольшая подборка, куда вошли переводы ее стихов, начиная с первого и заканчивая последним, написанным за два дня до самоубийства, подготовлена членами нашего семинара, который, впрочем, правильнее было бы назвать переводческим клубом, так как в нем никто никого не учит, а учатся все :).
Татьяна Чернышева
ГОРЬКАЯ ЗЕМЛЯНИКА
(опубликовано 11 августа 1950)
перевод Изабеллы Захаряевой
Всё утро на земляничном
Поле говорили о русских.
На корточках между грядок,
Мы это слушали.
Слышали, как старшая группы
Сказала: «Бомбу бы на них сбросить».
Слепни висели в воздухе, жужжали, жалили .
Ягода становилась
Липкой и кислой.
Мэри сказала медленно:
«Друг у меня есть взрослый.
Его призовут, если что вдруг…»
Небесная высь голубела.
Двое детей со смехом
Играли в траве в пятнашки,
Перепрыгивали неуклюже
Через колеи на дороге.
В полях загорелые люди
Пололи салат с сельдереем.
«Законопроект о призыве
Принят, – сказала старшая. –
Давно бы с лица земли стерли»…
«Хватит!» – крикнула девочка.
У нее были светлые косы.
И страх в голубых глазах.
«Зачем ты все время об этом?»
«А-а, Нельда, не бойся».
Старшая резко встала,
В выцветшем комбинезоне,
Властная и худая.
Спросив: «Сколько кварт?» – деловито
В блокнот результат записала.
А мы вернулись к работе.
Над грядками наклонившись,
Привычными пальцами ловко
Отодвигая листья,
Брали в ладонь ягоду,
Бережно, чтобы не смять.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ В АЛИКАНТЕ
перевод Изабеллы Захаряевой
С грохотом бочки по улочкам катят,
Вдоль по кривым мостовым Аликанте.
Мимо балконов старинных и ветхих,
Мимо закусочных с желтой паэльей,
Мимо домов, где на крышах террасы,
Там петухи с красным гребнем и куры –
Сон они шумом своим отгоняют.
Вот и трамвайчики цвета кумквата,
Что пассажиров по городу возят,
Резко звонят они в гавани шумной,
Синие искры трещат и сверкают.
Громкое радио, пальмы с подсветкой.
Румба и самба звучат повсеместно,
Даже беруши их не заглушают.
Ты, Какофония, знаю – богиня
Джаза и ссор, хозяйка горластая
Волынок, тарелок, – все в твоей власти.
Presto, prestissimo, cadenzas, con brio,
Снова волынки…–
Голова на подушке.
(Piano, pianissimo)…
Засыпаю.
Под колыбельную лиры и скрипок.
ПОДВОДНЫЙ НОКТЮРН
перевод Изабеллы Захаряевой
В синих глубинах –
света осколки
дрожат бирюзою,
тонкими лентами
яркой фольги
колышутся;
бледная камбала
серебром
поблескивает:
на мелководье
шустрая мелочь
блестит позолотой:
сизые мидии
приоткрыли
створки ракушек:
сферы медуз
молочно-зеленым
светятся фосфором:
угри вьются
спиралями
замысловатыми:
неторопливо
бредут омары
цвета оливы –
в жидком индиго,
где звуки смолкают,
как бронзовый гонг
утонувший.
ТЫ
перевод Никиты Плюснина
Будто клоун, всех веселее,
Пятками к звездам, луна-голова,
Рыбьи жабры. Смотрит вниз
Большой палец – нет дронтам.
Будто катушка, в себя замотанный,
Будто совы, во тьме где-то рыщущий,
Нем, как репка, – с Июля Четвёртого
До самого Дня Дурака,
О поднявшийся теста комочек.
Дымка мутная, весть долгожданная.
Дальше даже Австралии.
Спину согнувший Атлант иль креветка.
Свёрнутый как бутон, и как килька
В банке с соусом – дома.
Угри в корзине, как волны.
Прыгаешь, как мексиканский боб.
Точный как сумма слагаемых.
Чистый лист – твоё лицо на нём.
СПОКОЙНЫЕ ВРЕМЕНА
перевод Валерия Игнатовича
К несчастью, герой родился
в стране, где заело пластинку,
где лучшие повара без работы
и крутится гриль у мэра
под собственную волынку.
Теперь на коне против ящера
Не добьешься успеха.
Герой в последнее время усох
До размера листа от безделья.
Не рискуют в нашу эпоху.
Лет восемьдесят, как сожгли
Последнюю ведьму вместе с травой
Для любовного зелья и вещим котом.
Но зато дети стали послушней
И сливки коровьи жирней.
ЧЕРНЫЙ ГРАЧ В ДОЖДЛИВУЮ ПОГОДУ
перевод Татьяны Чернышевой
Там на высокой ветке
Черный, промокший грач
Укладывает и перекладывает перья под дождем.
Я не жду, чтобы чудо
Или какой-нибудь случай
Сожгли весь этот пейзажик,
И я не читала бы в нём
Смыслы по изменениям в непостоянных погодах,
Летели бы просто листья –
Не символы или знаки.
Хотя иногда – признаюсь –
Я не прочь поболтать немного
С небом немым, но все-таки жаловаться не мне:
Свет неяркий еще по-прежнему
Вспыхивает, как в лампочке,
Вырвавшись вдруг из стула
Или кухонной тумбы,
Словно в нелепых предметах живет небесный огонь, –
Освящающий интервалы,
Алогичные без него, –
Одаривая почтеньем и,
Можно сказать, любовью. Потому я, на всякий случай,
Хожу осторожно (может такое случиться и в этих
Унылых руинах); в сомненьях,
Но уважительно, так как,
Не знаю, какой ангел промчится
Около моего локтя. Знаю только, что грач,
Перебирающий черные перья, способен вдруг засиять,
Так что захватит все чувства,
Смотреть заставит, подарит
Короткий отдых от страхов
Перед безучастьем. Тогда,
Продравшись сквозь пору усталости, –
Если и повезет, – слеплю
Из всего хоть какой-то
Смысл. Чудеса бывают –
Если называть чудом эти штучки с сиянием.
Ожидание началось.
Долгое ожидание ангела,
Редкой, случайной вспышки.
ДЕРЕВЬЯ ЗИМОЙ
перевод Богдана Хилько
Рассветные чернила голубеют,
деревьев ботанический рисунок
поплыл на промокашке из тумана.
Ширится память – кольцо за кольцом,
чередой свадеб.
Не ошибаются они, не скандалят,
они прямее женщин,
Семена рассыпают легко!
Прикасаются к ветрам безногим,
по пояс в прошлом.
Полные крыльев, иномирные –
потому они Леды.
О, матерь листьев и сладости,
Кто же тогда плачет?
Тени свадебных горлиц поют – не становится легче.
РАЗВЯЗКА (вилланель)
перевод Александра Перекреста
Мне телеграмма: ты решил уйти,
Оставил навсегда наш цирк несчастный,
И больше слов я не могу найти.
Монет маэстро выдал по горсти,
И птичий хор подался в край прекрасный,
Мне телеграмма: ты решил уйти.
Собачьи трюки больше не в чести,
На косточку кидают жребий страстно,
И слов других мне больше не найти.
Львы каменеют в клетке взаперти,
И Джамбо статуя трубит безгласно,
Мне телеграмма: ты решил уйти.
Осталось кобре лишь с ума сойти:
Теперь сдает в аренду яд ужасный,
И больше слов я не могу найти.
Шатры уже разобраны почти,
Надежда адрес отыскать – напрасна.
Мне телеграмма: ты решил уйти,
И больше слов я не могу найти.
ЗИМНИЙ ПЕЙЗАЖ, С ГРАЧАМИ
перевод Владимира Курьянова
Ручей – из шлюза – жёлоб камня лижет,
ныряет головою в чёрный пруд,
где белый лебедь одиноко кружит,
как снег не по сезону – нет, и вдруг, –
но отраженье оттолкнуть не может.
Прищурив глаз-циклоп густого злата
и сторонясь унылой красоты,
устало солнце катит за болота,
а я – как мудрый грач пернатой тьмы;
мне зимней ночью не хватает лета.
Во льду застыло летнее убранство,
как образ твой в моих глазах; мороз
умерил боль в душе; какое средство
способно камень обратить хоть раз
в траву? Ну кто придет в такое место?
ДОБРОТА
перевод Никиты Плюснина
Доброта по дому моему скользит.
Дама Доброта, до чего хороша!
Синие, красные камни колец её в стёклах
Оконных дымятся, все зеркала
Улыбками полнятся.
Что реально так же, как плач ребенка?
Плач кролика громче,
Но он без души.
«Сахар всё лечит», – Доброта говорит мне.
Необходимая жидкость,
Из кристаллов примочка.
Доброта, доброта,
Мне подложишь кусочек,
Анестезия проколет булавкой
В японских шелках моих крылья бабочек.
И вот чашку чая ты мне подносишь,
Дымкою – пар.
Крови струя – поэзия,
Хлынет – не остановишь.
Две розы, двух деток, вручаешь мне.