АЛЕКСЕЙ ПОРВИН
ФРАГМЕНТЫ ЯМБОВ-2021
***
Не исчезало зрение, но уходило
в простор обменный, загрудинный:
спускалось, как шахтёр, в биенье
пластов, таящих вечные запасы
возобновленья мира – и оттуда
так ясен взгляд, что не о чем молчать.
***
Не исчезало зрение, но поднималось –
парить над головой, приделав крылья,
шуршащие истоком надсловесным,
где всякое перо приравнено к тебе,
покой белеющий: вот сброшенный покров,
и не на что указывать иное –
творись, в веках прославленная линька.
***
На ярмарке подрагивают клети
с домашней птицей, и торговые ряды
веселием змеятся, где звенят чешуйки
в раздутых кошельках погоды,
пришедшей выбирать другое имя,
а прежнее сдавать в сияющий утиль.
Трепещут на ветру поношенные шкурки,
не ощущая прежнего скрепленья
с горячей кровью и звериной мглой.
***
Линяет мрамор, и его частицы
в дыхание набились, норовя
проникнуть глубже в грудь,
касанием щекотным ободрить
людское сердце, что глядит на время,
не признавая выползок в минуте;
в ладонях, потемнелых от угля,
пригрет рассказ про переходы зренья
то вверх, то вниз.
***
О перерыве в магазине механизмов –
обеденная речь, построенная на
жевке: пропитываньем слюнным
так занят был язык, что хлебный мякиш
пробрался незамеченным под сердце,
обосновался, всё теплом обставил.
***
За окнами по времени побьёт
крылами голубь: в клюве неподъёмна
еда иль трудно продираться взлётом
сквозь память улицы о прочих птицах,
хлопками проторивших вертикаль –
зачёркнутое облако не скажет,
ржавея на табличке «Не курить».
***
Что лучше, чем полёт, влекомый
прозрачным воздухом – да много
чего: сверкнёт прилавок лаком,
а в порах древесины веществом особым
– от плесени, от всякой гнили –
молчит незримая пропитка.
Так сколько крыльев нужно –
прошедшее поднять?
***
Душа скрипела веским сном пружин,
словами буксовали шестерёнки:
у всех глотавших плотское смятенье –
животным жиром смазано нутро
(горючим жиром) – ангел чиркнет
в потёмках спичкой, и ещё одно взовьётся
крыло, чтоб выжечь ересь всех
известных истин.
***
Застиран пах пейзажный? Да, застиран
до дыр (смешок), но неустанно стадо
блюдёт своё движение к просветам,
что школам розданы за неименьем лучших
учебников по самым тем основам
сподручной жизнедеятельности, резво
склоняющей просторы
к приятным компромиссам за-словарным.
***
Подвластны имена, готовы прикрепиться
к любому вопреки границе: он, она –
ужель ресурсы языка на том иссякли?
Сыграем в догонялки во дворе, где сохнет
бельё – и натыкаясь лбом на юбку
иль на мужской костюм – на миг предстанем
той мыслью, что свободы не чуралась,
была и тем, и тем – и чем-то большим:
впитайся, влага, в лица привнося
просторный холодок, пропахший Тайдом.
***
Поэзия, ты – навык очищенья
от инея, осевшего в сплетеньях
курчавых проводов, и лучше обратиться
к пейзажу любования, а то…
Как звать его – Аксесий, Идофей?
Не Персефон – и слава Богу, значит, нагота
легко докажет очевидное: он весь
замолчан мифом, но шерстистый куст – зацвёл
овечьей белизной, не греющей взрастанье;
должно быть, стадо пробегало мимо,
пообтерев боками цепкую натуру:
душа – изъятие из пола, не иначе,
но время оседает звёздным хладом в волосах
быстрей, чем слово успевает.
***
В стекло витринное подышат сухофрукты,
для зренья трудного стараясь пелену
создать, пока задержано дыханье
в рядах торговых, пахнущих удушьем:
кто вынырнет, запомнит разноцветный порох
восточных специй, ждущих искровых
велений дерева, что трётся
о дерево в ближайшем сквере;
добычей дыма занят мелкий молодняк,
у стен базарных шелестя лениво.
***
Повисло видимое, словно
прозрачного дождя полуслепая капля –
на ветках, чьё взрастание постичь
легко, когда следишь ветвленье чувств
до самого ствола упорной вертикали:
и как сказать пришедшему отряду
ваш враг распался на частицы –
их восприятье стало дульным,
тоннельной жизнью пули
исчерпанным, но всё же их забота –
с шинелей стряхивать округу,
иначе сырость пробирает до костей.
Покуда в травах сок живёт,
они огню едва ль доступны.
***
Заморский отсвет на штыках играет,
ныряет вглубь металла, ищет жемчуга́
такого нетерпения, каким не станут
знамёна, в шорохе прилива
нашедшие собратьев звуковых:
километровой очередью мёрзнет
толпа, пришедшая к святым мощам,
исторгнувшим всю сырость: в этой
победе дегидрации над плотью
не видит пользы караульный вдох,
созревший прежде безымянных ягод;
слюны восславив клейкость на краю
бумаги свёрнутой в горчащий свиток,
приходит время.