ВАЛЕРИЙ ШУБИНСКИЙ
ФРАГМЕНТ ЗЕРКАЛА
Иосиф Бродский : PRO ET CONTRA / сост. О.В. Богданова, А.Г. Степанов. СПб.: Издательство Российской христианской гуманитарной академии, 2022.
Статус Иосифа Бродского в новейшей русской культуре огромен: нет эстетического и идеологического лагеря, который так или иначе не включал бы его в свой пантеон, – и в то же время нет счета позициям, с которых его пытаются ниспровергнуть. С вхождением российской истории в очередной трагический период символическое значение этого имени не уменьшилось, а возросло.
Цикл томов «PRO ET CONTRA» – своеобразная попытка дать характеристику историческим и культурным деятелям (от Лескова до Троцкого и от Чайковского до Гегеля) через подборку текстов мемуарного и исследовательского характера. В случае Бродского таких статей огромное количество, и перед нами – лишь фрагмент того огромного зеркала, в котором отразилась творческая личность поэта. При этом и принцип выбора, и принцип структурализации небесспорен – а когда и где он бесспорен?
Так, в первом отделе «собраны публикации в основном современников Бродского из числа его друзей или оппонентов». (Но ведь любой литературовед, родившийся до 1996 года, – так или иначе современник поэта.) На практике мы видим здесь материалы, находящиеся на стыке академического исследования и личного, эмоционально напряженного диалога с поэтом, – как правило, уже давно опубликованные. Такова, например, статья Льва Лосева (собрата, друга и биографа Бродского) «Реальность зазеркалья: Венеция Иосифа Бродского» (1996). Статья Якова Гордина «Вверх по течению в сторону рая» – это сравнительный анализ трех стихотворений поэта, осуществленный редактором журнала, в котором одно из них (признанное автором неудачным и забракованное) было посмертно напечатано (и, не забудем, тоже многолетним другом и собеседником Бродского). Наконец, в статье Валентины Полухиной «Тайна “Похорон Бобо”» в числе многих вариантов расшифровки этого загадочного текста приводится и письмо Дмитрия Бобышева к Максиму Шраеру (поэт, чьи запутанные отношения с Бродским стали притчей во языцех, полагает, что стихотворение может каким-то образом относиться к нему). К этим материалам примыкает статья друга Бродского, литовского поэта Томаса Венцлова «Путешествие из Петербурга в Стамбул». В таком филологическом анализе с близкого расстояния есть свое обаяние.
С другой стороны, в первом разделе книги неизбежно привлекает внимание широко известная статья о Бродском Александра Солженицына, полемика с ней Игоря Ефимова и продолжающие эту полемику статьи Наума Коржавина и Юрия Колкера. Суть претензий Солженицына к Бродскому в сущности, проста: оставшись по существу (не только в эстетике, но в ней прежде всего) глубоко советским человеком, Солженицын рассматривает стихи Бродского с точки зрения таких ценностей советской литературы «с человеческим языком», как «жизненность» и «искренность», и нормативной советской эстетики. В результате мир Бродского рассматривается не как цельная система, а как множество («правильных» или «достойных осуждения») рефлексий на окружающий мир, а коренные свойства поэтики (отношение к языку или пристрастие к анжамбеманам) – как проявление формального неумения. Главный упрек: «Стихи Бродского часто движутся сильнейшим желанием спрятать чувство, и оттого впечатление, что стих не вылился, а – расчетливо сделан». Примерно то же (в упаковке из наивной личной зависти) говорит Коржавин. Упреки Эдуарда Лимонова (чье эссе про «поэта-бухгалтера», намеренно хамское по тону, с отчетливыми антисемитскими обертонами, стало своего рода «местью» за оказанную некогда Бродским услугу: нобелевский лауреат вступил в конфликт с редакцией «Континента», добиваясь публикации стихов Лимонова; делать добро некоторым людям опасно) носят, казалось бы, противоположный характер. Он противопоставляет Бродского, чьи обветшавшие академические стихи подобны «гигантским картинами в золоченых рамах», более современной эстетике Джона Эшбери («Ашбери», как он пишет) и Алена Гинсберга. Но по существу и его претензии сводятся к недостатку «живого чувства». В сущности, и Юрий Карабчиевский, фрагмент из «Воскресения Маяковского» которого помещен в заключительный раздел книги, толкует о том же. «Сделанность», инструментальность стихов Маяковского, Цветаевой и Бродского противопоставляется им стихийности иных, более близких ему поэтов – но, увы, и он не может уйти от советской сентиментальности и отождествления поэтического чувства с чувством бытовым. А вот у тех, кто шел от советского берега расходящимся с ним курсом, настоящей полемики с Бродским нет. Соснора, Елена Шварц, концептуалисты не полемизировали – они вежливо молчали, и, наверное, это хорошо.
Однако ценность тома определяется прежде всего статьями, посвященными отдельным, частным аспектам поэтики Бродского. В основном они содержатся во втором, третьем и четвертом разделе книги. Второй раздел посвящен мировоззренческим и, в частности, христианским основам творчества поэта – и это несколько пугает перспективой выхода разговора за пределы профессиональных рамок. На самом деле даже статья Кейса Верхейла с прямолинейным названием «Образ Христа у Иосифа Бродского» вполне филологична и далека от религиозной апологетики или наивного богословствования. Однако именно в этом разделе оказываются статьи про юношескую поэму Бродского «Шествие», в которой как раз христианские мотивы отсутствуют. Здесь же статья О. Горелова про «петербургский текст» у Бродского. Украшение раздела – дружественная полемика О.А. Лекманова и Н.А. Богомолова о рождественских стихах Бродского. И тут невольно приходят на ум печальные мысли. Сборник составлялся несколько дет назад и подводит итог четвертьвековой работе. Но вот настали печальные времена – и из двух выдающихся литературоведов один умер от ковида, другой вынужден по политическим причинам покинуть отечество. Катастрофа, постигшая нас, и в том, что многие тексты ныне просто не могли бы появиться, а многие авторы не согласились бы печататься под одной обложкой. Не уверен, например, что сейчас могла бы появиться глубокая, филологически корректная и нейтральная по тону статья М.Ю. Лотмана о стихотворении «На смерть Жукова». В числе авторов, чьи тексты появились в последнее время и не вошли в том, упоминается (наряду с Д.Л. Быковым и В.Г. Бондаренко) Екатерина Марголис – и читателя невольно охватывает нервный смех. Страшные времена имеют и фарсовую сторону.
Возвращаясь к книге, хочется отметить еще одну отрадную её особенность. Имена классиков русистики, таких, как Карл Проффер (хрестоматийная статья 1971 года про поэму «Горчаков и Горбунов»), Р.Д. Тименчик (великолепный текст про танго из «Мексиканского дивертисмента» – в контексте культуры Серебряного века), Давид Бетеа (глубокие размышления о 1975 годе как об этапной, поворотной точке в творчестве и самосознании поэта – на примере «Колыбельной трескового мыса»), Л.В. Зубова (больная тема – неправильное употребление Бродским-самоучкой церковнославянских форм) соседствуют с именем, к примеру, молодого петербургского филолога А. Азаренкова. Перед нами – совместная работа нескольких поколений. Не меньше впечатляет разнообразие методик: от наивной публицистики (примеры которой выше) до суровой стиховедческой арифметики и специального структуралистского языка.
И еще. Бродский и его наследие постоянно анализируются в контексте мировой культуры, и этот контекст бесконечно разнообразен. Бродский и джаз (Е. Петрушанская), Бродский и Овидий (Корнелия Ичин), Бродский и Гораций (Николай Славянский), Бродский и Цветаева (Светлана Матяш), Бродский и живопись (Юрий Левинг), Бродский и Чехов (Андрей Степанов), Бродский и Саути (Александр Степанов). Представитель, возможно, самого «всемирно отзывчивого», тоскующего по «мировой культуре» поколения в русской истории, поэт оказывается вовлечен в диалог чуть ли не со всем наследием человечества – диалог нетерпеливый, дерзкий, пристрастный.
Возвращаясь к тому, о чем мы уже писали: всякий большой труд, законченный в эти дни, воспринимается как итог эпохи и отчет о ней. Он впечатляет. Когда вновь появится возможность для столь впечатляющей коллективной работы, сказать не может никто.