ВЫПЬЮ ТЕБЯ КАК МОРЕ
ЯМАЙСКИЙ ЭБЕН
перевод с английского В. Пряхина
Предисловие переводчика
С Джозефом Роем, поэтом и музыкантом ямайского происхождения, я познакомился случайно через друзей в сети, и переписываюсь, с перерывами, уже много лет.
Джозеф Рой родился в 1965 году. По его словам, он не помнит, когда впервые начал писать стихи, как и не помнит, когда последний раз имел официальную работу. Впрочем, не иметь постоянной работы на Карибах – не совсем то, что не иметь ее в Северной Америке или в Европе. В странах этого колоритного региона есть немало людей, которые, едва сводя концы с концами, продолжают созерцать что-то внутри себя и просто наслаждаться самим процессом жизни.
Возможно, в этом проявляется присущая жителям юга эмоциональность, следование традициям предков, привезенных на острова из Западной Африки, оригинальный способ противостоять вековой бедности и отсутствию того, что называют “социальным лифтом”. Этот особый взгляд на мир и место человека в нем – составная часть местной культуры, известной в России лишь отчасти, больше по музыке регги и по упоминаниям культа “вуду” в различных источниках. Однако литература Ямайки в целом, впитавшая в себя многое, весьма богата и разнообразна и получила признание далеко за пределами острова. Можно, например, упомянуть уроженца Ямайки Клода Маккея, ставшего впоследствии основателем Гарлемской поэтической школы, поэтессу и феминистсткую активистку Уну Марсон, или живущую ныне в Канаде романистку, ученого и антологистку Памелу Клэр Мордехай. Интересно, что и нобелевский лауреат 1992 года в области литературы поэт Дерек Улкотт, родившийся в Сент-Люсии, образование получил именно в Вест-Индском университете, в Кингстоне. В одном из пригородов этого города, столицы островного государства, провел детство и Джозеф.
За долгие годы скитаний, в составе небольших музыкальных групп или в одиночестве, сначала на родине, потом в США, поэт обращался к разным формам, его творчество не раз подвергалось большим трансформациям. В данной публикации предлагаются переводы отдельных стихов из двух циклов. Один, более ранний, был создан под влиянием отчасти “университетской”, отчасти “документальной” поэзии в годы пребывания автора в США. Другой цикл появился по возвращении на родину, когда исторические мотивы, местные языковые особенности (основной разговорный язык – «ямайский креольский» или «патуа», имеет некоторые отличия от традиционного английского) и характерные для этих мест ритмы, буквально пронизывающие повседневность местных жителей, снова стали проявляться в его стихах.
Влад Пряхин
ВЫПЬЮ ТЕБЯ КАК МОРЕ
***
выпью тебя
как выпил бы море
нет
как эту стопку в ночном кафе
дельфины выпрыгивают
из воды
будто они увидели президента
в трех тысячах шагов от Капитолия
блестит под фонарями
мокрый асфальт
***
шлюпки могут только качаться
почти так же
как я
когда я иду
из ночного кафе
их чаевые ―
позволять чайкам качаться
на черном борту
***
утром бока яхт
белеют
как бока морских животных
блестят
выступая на солнце
и скрипят снасти
под ветром
крона пальмы у причала
как перехваченные резинкой
волосы
подруги Маргарет
***
старая кирпичная башня
у набережной
она
смотрит с высоты на свое подножие
а не на стрелки часов
которые много лет
несет на своей груди
стрелки изо дня в день
показывают одно и то же
но
только глядя вниз
башня видит с годами
свою старость
СТАРОСТЬ
старость
это крошки
на краю стола и на одежде
недопитый мартини
оставленные
на стуле
внутренние страницы Таймс
забытая в банкомате
карточка
это когда смотришь все больше вверх
удивляешься облакам
несущимся с моря ―
простые клочья пара!
а раньше не замечал
и вдруг видишь:
карнизы
они все в сетках трещин
мистер!
вы уронили что-то!
спасибо!
это воспоминание
выпало из кармана
ВЕТРЕНЫЙ ДЕНЬ
ветреный день
на волнах барашки
твои волосы почти горизонтальны
чайки висят
на полотне бирюзовом
их сносит к берегу
вместе с полотном
небо тоже решило поддаться ветру
но не прогибается как вода
а движется к берегу
все
целиком
***
смотришь на себя в прошлом
как сквозь окуляр
военно-морского бинокля ―
все уже щель диафрагмы
как будто там солнце
а не просто кусочек ноги:
простые кожаные сандалии
50-х
чистая загорелая кожа
с редкими волосками
без
синих сеточек вен
ИМПРОВИЗАЦИИ
джаз:
те же пальцы
повторяя одни и те же движения
каждый раз
делают это чуточку по-разному
одно и то же
по-разному повторяясь
делается другим
сколько лет
я вхожу по этим ступеням
в это кафе
и не разу не повторился
не сделал все точно так
как вчера!
все мы ― джазисты
оркестранты
и без медной трубы
я импровизирую
ничуть не хуже
чем
Майлз Дэвис
***
после полуночи
становится шипящим
шум от выпитого виски
в моей голове
звуки музыки глуше
шаги по асфальту четче
глубже и звонче
эхо их
в бетонных глубинах квартала
и разборчивее
внятней
слова давно ушедшей матери
в моей голове:
береги себя
Джозеф!
ОТПЛЫТИЕ
поздним вечером
когда станут белыми
на темно ― синем
буруны за кормой
когда они потом станут
синими
на черном
когда огни города
покачиваясь
постепенно исчезнут
за выпуклой поверхностью моря
― земля кругла ―
когда кругом будет одна чернота
глаза закрою
глаза открою ―
одно и то же:
я
снова молод
2012-2013 гг.
ЯМАЙСКИЙ ЭБЕН
Из стихов 2024 г.
***
между Осенью и Свободой проходим мы
поднявшие капюшоны
впустившие шум и молчание ветра в себя
воздух беззвучно движется, если нет препятствий
и огибая что-то или куда-то втискиваясь
умножает вой вещей.
они бы молчали без него
и он проскользнул бы беззвучно
но вот встретились
и каждый предмет теперь инструмент: валторна, труба заткнутая кляпом
и дребезжащая тачка тарелок
когда их касается кисть
молекулы ругаются, соприкасаясь
оттого на фарфоре трещины
а у старого Боба морщины на смуглом лице
так между Осенью и Свободой проходим мы, сомнамбулы
с глазами, завязанными судьбой
в одной руке пачка листьев сухих
переложи их в другую руку
там ветер вырвет их из твоей пятерни по одному
не того ли хотел ты сам, боязливый спящий?
но куда там, рожден твой страх вместе с деревом кокусвуд1 ему тысяча лет словно один одинокий день
перебираешь как цепи твои чёрные узкие дреды
между Осенью и Свободой твоё смуглое
говорящее рыбам рэгги
рыбам, которые и на сковороде молчат
ветер и тьма с востока
у колдуна вуду, у рыбака преисподней и Святого Лаврентия одинаково ныне хорош улов
уже с корзинами к берегу ― спешат
между Осенью и Свободой
следы женских ступней на песчаном сердце лагуны
качаются огромные маки-пальмы
или головы на невольничий рынок гонимых
наш Сон под ветром
распростертый на берегу
***
в час, когда первой причины сомнение приходит
следует бог сна за лодкой его
снятся танцы старику
а за кормой других рыб плавники
нас окружают зубатые твари, Эмилио
в море ли здесь
на равнинах льянос
или во сне
вечно его ощущаешь за спиной
зубатого зверя дыхание
ищет и ищет кого поглотить
истинно говорю тебе я, Эмилио
если во сне он коснется зубами меня
я не проснусь
но лишь я ощущаю дыхание это
скрежет зубов за спиной
как пытаюсь проснуться
и до сих пор это мне удавалось
ты говоришь, что это от виски, я знаю
или от тростниковой водки
что гонят мулатки в порту
может и так, но я думаю, Эмилио
жизнь обитает в спиртном
а это последствия жизни крадутся
по обиталищам сна вожделенно за мной
Кусок Сыра
я мирный Кусок Сыра,
из всех вариантов выбирающий плесень,
плесень мое будущее –
говорит Кусок Сыра
а настоящего у меня нет.
а какой у меня выбор?
иначе я должен растаять
и прогоркнуть
из меня вышла бы хорошая пицца
я был бы уместен к пиву
с ломтиками ячменной лепешки
в конце концов ты мог просто сожрать меня
открыв холодильник
в два часа ночи
как ты это часто делаешь
но…
но ты про меня забыл!
да ты и про себя не помнишь, Джозеф!
посмотри в зеркало
на кого ты похож?
а я уже весь зелёный
с меня сыплется пыль
неси осторожно меня к Мусорному Баку
старый Бак, отличный парень, он-то понимает меня!
вот и пришла пора расставаться…
три доллара и десять центов, Джозеф
ты помнишь, как заплатил
или был уже слишком пьян?
три доллара!
а мы и не прикоснулись друг к другу
вот так она и проходит, жизнь
прощай навеки, мой друг
***
На ком спит сон или
мастер вуду объясняет, как нужно поступать
на ком спит сон, на том он стоит ногами
не позволяй себе себя, не то станешь таким
как сон
и другого не позволяй себя в себе
чтобы не потерять того, который уже есть
если все же заснул
и сон прошел по тебе ногами
посмотри на эти следы
что он оставил в тебе
если в них собралась вода
постарайся ее откачать
или собрать губами
не бойся пустить ее в рот
почувствуй послевкусие сна
если сон совершенно чужой или злобный
воспользуйся впитывающей салфеткой
не оставляй ни одной его капли на себе
и в себе
или же дай ему просочиться сквозь тебя
пройти насквозь
и уйти
так пропускает через себя воду
песок
***
йе, у моря у моря моя душа
а мое тело на берегу каменистом
йе, у солнца у солнца моя душа
а тело в полете лунном
йе, познал я непроглядность воды
и прозрачность горя
йе, я вóлны беды познал
и невзгод шипение
когда откатывается жизни вал по песку
чтобы рухнуть и оказаться опять в море
ну так в море, в море, назад, к торжеству колыбели
там соль жизни живет в разметанной ветром пене
льстивость штиля выходит босой на отмель
грохот тайны прячет себя внутри бури
там рассвет играет со мной, юный мальчик
у которого щеки бледны, но смуглы запястья
на ветру колышутся песни чаек
словно птиц тела, опустившихся на волны
йе, там на гору гора идет
чтобы вместе рухнуть
превратиться на минуту в долину
как хочу одною из них я быть
вознестись на мгновение
и рассыпаться сотней брызг
меж себе подобных
===============
1. Ямайский эбен – дерево, из которого делают музыкальные духовые инструменты
2. Льянос ― саванны в Колумбии и Венесуэле.
3. Стихотворение «Кусок сыра» имеет еще один вариант названия: A peaceful piece of cheese chooses to moldy (Мирный кусок сыра принимает решение заплесневеть).
4. Распространенное в местном песенном творчестве восклицание (йе), которое можно перевести приблизительно, иногда как “да!” (от “yes”), иногда как “о!”.