время закрыть глаза платформам метро
Курская – Кунцевская – Калужская
А. К., Е. Ш., Н. Д., К. Г., Л. Х.
и был вечер, и было утро.
небо из кирпичей.
какого гендера время?
по-моему, у него нет местоимений,
они ему ей ейму не идут
и были вагоны, и были вагонзаки,
автозаки, ночные дороги:
не то Газданов, не то Керуак
с правкинскими переглядами
из серых кирпичей на асфальте сложено слово «небо».
похоже на «вход».
пить неохота, поддержки просить неохота.
время закрыть глаза платформам метро,
обстрелянным городам, столкнувшимся машинам,
пусть меня это не касается.
пусть меня это не касается.
невосприимчивость к книгам, альманахам и помощи поэтесс,
равнодушие к болтливым мигрантам в вагоне,
скука без наушников.
кибуцы, райцентры, сёла,
катания в 2 часа ночи, сахарные голоса,
10 суток, завёрнутых всё-таки в наше тепло.
7 и 5,5 укутанных лет.
пусть меня это не коснётся.
на Кольце
глава Ваэра
товариществу посвящается
время оставлять на стенах карандашную нежность,
ту, что отзывается на экранах телефонов в автозаке,
ту, что загребать руками жарко и страшно,
ту, что может говорить на любом языке.
время передавать по кругу бокалы с вином,
осыпать лица блёстками,
принимать как дар золотого тельца,
пусть до него ещё далеко.
ещё годы со шлейфом, почти эфемерным,
может, и без него,
пока не вымрет поколение неправедных.
и до этого ещё далеко.
время собираться в кафе,
доверять без проверки.
время делить поцелуй на два, на восемь,
на семьдесят, на две тысячи двадцать четыре
телефонных разговора,
на двести пятьдесят лет рабства,
на пять тысяч семьсот восемьдесят четыре
статьи.
на пятнадцать лет Иосифа Менделевича,
на тысяча девятьсот семьдесят один самолёт.
время называть вещи злыми, правдивыми –
и бескорыстными именами.
время? а время, подруги и братья, будет весёлое.
выйдемте, только лягушек оставим в покое.
я подарю вам мороженое со вкусом лета,
стаут «Бакунин» и тёплый латте или капучино.
поцелуйте египтян. поцелуйте фараонов,
поцелуйте их слуг и домашних.
представим, что это пуримшпиль из будущего.
ну-ка!
на тебе посеревшая заслуженная шубка, Мирьям-сестра,
на тебе мармеладно-мягкий пуховик, Аарон.
Моше принёс мандариновые новости и спокойные сны.
год народился во второй, а то и в третий раз за год.
время снова смеяться, как будто и не было
шпика в прихожей.
если был – так над ним от души похохочем.
время слушать разбор главы на заре недели,
а потом удивляться недосказанности на входе на станцию.
время поздравлять с днём рождения в поезде.
время выходить из Египта.
с Кузнецкого моста
Н. Т.
приступы визуальной тоски в турникетах метро
всемудрая всеживая мать не дева Мария но победа
просит надвинуть шапку и читает в такт про ежа
у Парщикова
йедид нефеш выйди друг души моей
вывернись наизнанку [душа моя]
выдвини всеобъемлющие беспочвенные обвинения
в беспросветной любви
всё что я умею писать соплями на стекле
не допускать обесценивания обсценности
подпевать примазываться восхищаться
называть её подругой не веря в дружбу
иметь бы строгий взгляд бога
не покидать бы её
Московский вокзал – Ленинградский вокзал
И. Б.
ветер кричает
ветер крепчает в крике
к реке
в больничной палате на окнах
или перегородках стеклянных
мной нарисованный ветер
невидим для вас.
а он вывески в этих краях вертит испокон веку,
перевешивает, как в старой сказке,
чтобы до вас не добраться было.
поднимите светомаскировку
простуженному дню навстречу,
горькому горю, вокзальной неволе,
веничкиной невстрече.
ветер кричает
ветер крепчает в крике
к реке
как дышать, входя в эти пределы?
как не разбудить неосторожно,
за грань не заступить, не перейти красную линию
на площади имени никого?
как не назвать её вашим именем?
вернитесь, вернитесь, запрячьте руки в муфты тремора,
как у Невы на высоком берегу,
где под неслышный оркестр ахматовских
разрывоаортных строк
слетала наземь семнадцатого февраля моя литвацкая шляпа,
где гремели трубы, а ветер ножом вырезывал.
слушайте тишину и усердие в голосе
лучитесь стеснительно,
через соборы, синагоги и проспекты
проскочите вослед перерезанной жиле моей мысли.
молчите?
а я вболелась раскалёнными докрасна глазами
в Литейный и набережную Фонтанки.
ветер кричает
ветер крепчает в крике
к реке
Ленинградский Вокзал – Калужская
по петербургским следам
В. Д.
рассказывай птицам о заправленных за уши волосах
на своём травянистом наречии.
невский лёд сереет, отражаясь в зрачках,
когда входишь в свой любимый книжный.
напели птицы, что будешь сегодня передо мной,
узнанный, неузнаваемый.
рассказывай о запрокинутых подсолнухах-головах,
о фаэтоноцентризме в час небывало жаркого заката,
об обрушенном в Мойку с её по-подольски земными берегами
лжесоборе Василия Блаженного,
о льдистой речной молчаливости.
рассказывай о кошке, пробежавшей, задрав хвост,
вдоль крысиной тропки в мифическом слое подпроспектья.
рассказывай о варшавском и лодзинском предместье,
заставь обратиться в ушную раковину чувств,
доведённую до экстатического зачатия староновой морали.
рассказывай, если мне уже не рассказать тебе, как
плавит огонь неоплавимые неопалимые металлы:
сердечную мышцу, глазные яблоки, первоцветы,
все неучтённые и несочетаемые разбеги мыслей,
неартикулир(уемые)ованные слова
на языке понурой фонтанкинской воды,
на языке улыбки обычно аутичного неба,
на языке золотой павы,
у которой сбился навигатор.
Тверь – Ленинградский вокзал
Поэзия повсюду
А. С.
в хохоте и урчании воды из кулера
в кровавом следе на стене
в телефонном безголосии
поэзия повсюду
поздно выходить на самый неп<о>рочный лёд
самой прекрасной в мире реки
и писать на нём рыжие волосы Геллы и усмешку Фагота
они улетели на «Ласточке» над заболоченными укроминами
над деревеньками и барачными поэтами
значит догнать их можно только нырнув в странное детство
где каждая замкнутая девочка ходит нимфой по лугу
собирая цветы называет вот мальва вот мак
где каждый лист лёгок и мал чист и подробен
и сакральность мятлика
превыше сакральности агнца без порока на жертвеннике
где каждый мальчик рыцарь и страж
где чистят подорожник в игре в хомяков
карапузы и школьники
где поезд останавливается на берегу исключённой реки
и сильным крылом оттолкнувшись выходит на юность
о полюби перемену в себе
о полюби изломавшийся голос
о полюби и Васильевский остров и островок
так пустячок на пруду
над которым летит Маргарита на «Ласточке»
и неунывающе хохочет хватая молодость
поэзия повсюду во всходах в полях черноземья
в разбеге с вершины холма и смеющихся соснах
в станциях над которыми просвистела свита
а это пространство заполнено юностью
раз-двигание языка
раз движение языка
пере
движение языка
хождение за край языка
за три моря за тысячи вёрст
за снизошедшим на детей словом
возраст перекрывает доступ к этой жгучей свободе
блокирует язык
стихи это подбор шифра
проекция имени Бытия и юного лика неведомого
на крепкий лёд
самый прекрасной в мире реки
Московский вокзал – Тверь
А. Д.
и, как десятиклассник, выбивающий плечом
оконную раму,
перекрывая грохот стекольного дождя криком:
«Я люблю тебя, даже не зная, есть ли ты вообще»,
взгляд вонзается в волжские заводи
у Твери на ресницах.
снова будь Волгой
снова будь
снова
корабли на невском рейде как птицы в клетках без в(В)ол(г)и
а здесь саврасовские грачи купаются в перистых морях.
так проясняется сон твой
как будто обгорелый причудливый пень, лесовик,
охранитель помятых ненужных заборов,
тот задумчивый лось,
что приходит жевать сено
так проясняется сон мой
как будто в беззимье давно
уже бодрствующий
не смея сказать «я люблю тебя, даже не зная, есть ли мы»,
мыслящий тростник гнётся-не-ропщет
поле как будто изрыто мохнатым и чёрным
огромным кротом,
менестрель надел кожанку и клетчатые штаны и
мчится-поёт туда,
куда не добежал десятиклассник,
выбивающий плечом
оконную раму.
значит
нет тебя больше
как и меня
30.12.2023 – 11.04.2024