СЕРГЕЙ ИВКИН
***
Эту вселенную нужно сдавать в ремонт.
Не в кракелюрах, а в трещинах кислород.
Солнце моё, ты выжато, как лимон.
Всё до последней капли ушло в народ.
Прежде обходчик Вова пинал столбы.
И провода звенели чистейшим ля.
Ну а сейчас электричество жрут грибы.
И потому под ногами горит земля.
Воду подняли, когда прохудился шлейф.
Так и висит атмосферою над хребтом.
Солнце моё, залезай отсыпаться в сейф.
Переговоры с подрядчиком — на потом.
Руки дойдут, мы научимся, не скули.
Выключи мысли, в ленте листай котят.
Нам обещали скорейший апгрейд Земли.
Может какие фиксики прилетят.
***
Ветер колотит оконной рамой
комнату за стеной.
Чаще всего называют Мамой
ту, что придёт за мной.
Так утешительно и не страшно,
что под её рукой
пламя — тряпичное, снег — бумажный,
сам — не такой такой.
***
Холодный грунт развеяли ветра.
Взошли деревья на корнях паучьих.
Я так люблю их перескрип певучий
и бледное сияние костра.
Смотри, я стал похож на них, сестра.
Вот облако ложится на волну
и рыба хлещет птицу плавниками.
Прости, сестра, мы были двойниками,
пока бежали на одну луну —
я ветви к наваждению тяну.
Где человек выходит из огня,
такое нарождается в тенях,
что каждый вечер жду возврата солнца.
Твоей воде сибилла улыбнётся —
моей воде зеркальней без меня.
***
Допустим, есть рельеф, и мягкая стена
сдвигается, показывая рядом
ступени вниз и колоннаду вверх.
Как отличить, чего тебе не надо?
Всё, что ни сделай, вызывает смех.
Нет будущего? Есть густой туман,
в котором, если руки простирал,
не видно пальцев, холодок за ворот.
Вернувшийся в Итаку ветеран
не обнаружил им любимый город.
Вокруг пасутся мирные стада,
руины живописные, селенья
смеющихся на новом языке.
Как объяснить сержанту в отделенье
Подвешенность на тонком волоске?
***
В хорошей истории край размывается морем.
Терпимо — туманом. Прискорбно — зависшею мгой.
Становится лебедем клюнутый в темя заморыш.
Становится совестью времени мелкий изгой.
Я вместе с героями лез на словесную груду
и полное право имею сорваться на вой.
В хорошей истории есть мотивация «Буду».
Зарёванный. Бешеный. Мокрый. Счастливый. Живой.
ТРИПТИХ
1.
Да, мало приятного: я — Гумилёв,
но мне обещанье дано.
Когда сойдёт рыбарь, откроется клёв
и будет осушено дно,
я тоже смогу, заглотив червяка,
в открытое небо смотреть.
А эта вода — это только пока
не Дикая ловля, а смерть.
2.
Помнят. Шлют смайлы, но больше не любят. Нечем
ночью держаться за жизнь, когда зашуршит погода.
Смотришь на мир головой Иоанна Предтечи:
под бородой только трубка от пищевода.
Часть твоей плоти. Вырванные. Чужие.
Память пытается высадить всех саднящих.
Память не верит, что все мы по смерти живы.
Память зациклена в длительном настоящем.
3.
– Альбрехт Дюрер, Альбрехт Дюрер,
где твой брат Альберт?
Говорят, он рано умер.
Брата больше нет.
– Эти руки в Зазеркалье.
Помню каждый шрам.
Кровь причастия в бокале.
Полуголый храм.
Он на той и этой створах.
Боль от боли весь.
В золотом сиянье вскоре
воплотится здесь.