ОЛЕГ ЛЕКМАНОВ
ДОГАДАЙСЯ: ЧЬЕ — КОГО?
(еще о подтекстном методе изучения стихов О. Мандельштама)
Очевидные успехи подтекстного метода, достигнутые при прояснении «темных» фрагментов в стихах и прозе Осипа Мандельштама, не отменяют существенного вопроса (а, наоборот, обостряют его): кто должен стать «отгадчиком» подтекста скрытого в тексте, на какого читателя рассчитывал автор, пряча ключ от строки или строк своего текста в ином тексте?
Словно упреждая этот вопрос, ответ на него дал сам Мандельштам в эссе «О собеседнике» (1913): «В бросании мореходом бутылки в волны и в посылке стихотворения Боратынским есть два одинаковых отчетливо выраженных момента. Письмо, равно как и стихотворение, ни к кому в частности не адресованы. Тем не менее оба имеют адресата: письмо — того, кто случайно заметил бутылку в песке, стихотворение — “читателя в потомстве”».
Но даже и мандельштамовский ответ — «отгадчик» — любой и никакой конкретный читатель, условный «читатель в потомстве», как будто предполагает, что подтекст к той или иной строке его текста может быть отгадан с легкостью. Иначе, адресатом мандельштамовских стихов с неизбежностью становится именно что конкретный читатель — филолог с натренированной памятью, до зубов вооруженный словарями и собраниями сочинений, а в последнее время — еще и Интернетом со множеством поисковых баз.
Может ли филолог, поборник подтекстного метода, с честью выйти из обозначенного затруднения или же он обречен, если хочет быть корректным, предлагать подтексты лишь к строкам типа: «Да будет в старости печаль моя светла»?
Один из выходов, думается, состоит в том, чтобы отыскивать убедительные подтексты к мандельштамовским стихотворениям и прозе в тех текстах, которые были поэту наверняка известны, но которые по разным причинам не получили широкого хождения.
Вот небольшой центон, составленный из строк Мандельштама, а также из строк малоизвестного стихотворца, входившего в дальнее мандельштамовское окружение. Задача читателя состоит в том, чтобы, не заглядывая в сборники Мандельштама, отделить мандельштамовские строки от немандельштамовских.
Отгадка — в примечании к заметке.
На площадях, на улицах кипенье
Народа напряженней, чем когда-то.
Гудит трамвай. Впервые прошлым летом
В котлах асфальт варился, маляры
Работали на обветшалых крышах.
Как грязно, жалко все кругом, — но скоро
На месте пустырей домов громады
Воздвигнутся, преображая вид
Раскинувшейся широко столицы.
Люблю разъезды скворчащих трамваев,
И астраханскую икру асфальта,
Накрытого соломенной рогожей,
Напоминающей корзинку асти,
И страусовые перья арматуры
В начале стройки ленинских домов.
Как я люблю толкаться среди шума
По улицам кривым, холмистым, скользким.
Мороз крепчает, градусов пятнадцать, —
Стоит на небе красный тусклый шар,
И я впиваю тусклое блистанье
И новой жизни свежее дыханье [1].
_________________________________________________________________________
[1] Отгадка: Первые 9 строк и последние 6 взяты из стихотворения Филиппа Вермеля «Москва», вошедшего в его цикл «Так начинается день» (1920—1923). Те строки, что в середине (с 10-й по 15-ю), — из стихотворения Мандельштама «Еще далёко мне до патриарха…» (1931). О Филиппе Матвеевиче Вермеле (1899—1938?), родном брате С.М. Вермеля, адресата серии шуточных стихотворений Мандельштама, подробнее см.: Вермель Дмитрий. Слово об отце; Вермель Фаина. Ф.М. Вермель // Вермель Ф.М. Ковш. М., 1997. С. 5—12. На пушкинский подтекст («Какая ночь! Мороз трескучий…») в обоих отрывках мое внимание было любезно обращено Н.Н. Мазур.