Стихотворение номера — №3

Мой Красный Сад! Где листья – гуси гуси
ходили по песку на красных лапах
и бабочки бубновые на ветках!
пингвины-медвежата подземелий
мои кроты с безглазыми глазами!
и капли крови – божии коровки –
все капали и капали на клумбы.
И бегал пес по саду, белый белый
(почти овца, но все-таки он – пес).
Мой сад и… месть.

Как он стоял! Когда ни зги в забвенье,
когда морозы – шли, когда от страха
все – старость, или смерть… и веки Вия
не повышались (ужас – умирал!),
когда живое, раскрывая рот,
не шевелило красными губами,
а зубы – в кандалах, и наши мышцы
дерев одервенели. Отсиял
пруд лебединый карповый во льдах,
он был уже без памяти, а рыбы
от обморока – в омутах вздыхали…
И только Сад стоял и стыл!
Но мозг его пульсировал. Душа
дышала…

Как расцветал он! Знаю. Видел. Неги
не знал. Трудился. Утром пот кровавый
струился по счастливому лицу.
И ногти, до невероятных нервов
обломанные о коренья, – ныли!
И сердце выло вместе с белой псиной
и в судорогах жвачных живота
гнездился голод. Пах его был страшен,
ибо рожал он сам себя –
живому!

Как он любил! Хотя бы (вижу) вишню,
синеволосой девушкой росла…
потом детей вишневые головки
своих ласкал! А яблоня в янтарных
и певчих пчелах, – сыновья взлетали
в ветрах на триумфальных колесницах!
и сколько было там других деревьев –
в дожде и в карнавале винограда.
Сад всюду рассылал своих послов
на крыльях:

– Ваш сад созрел! Войдите и возьмите!
Все слушали послов и восхищались.
Но – птичьих слов никто не понимал,
а всякие комарики, стрекозки
вообще не принимались во вниманье.
Не шли. Не брали. Падали плоды.
Мой сад… был болен.

Сад жил немного. Место – неизвестность.
Во времени – вне времени. И так
никто не догадался догадаться,
что Красный Сад ни почему не может
не быть!
Что Красный Сад – всецветие соцветий,
что нужно только встать и посмотреть
живому. Полюбить его собаку.
Поесть плодов. Собрать его цветы.
Не тронуть птиц. И не благодарить,
лишь знать – он есть.
                                    Никто не знал.
И это был не листопад… а смерть.

Что листопад! Совсем не потому,
а потому, что в самом сердце Сада
уже биенье Бога заболело,
и маятники молодых плодов
срывались. Обвивала паутина
обвислые бесчувственные листья.
А на запястьях ягодных кустов
одни цепочки гусениц висели,
а птицы-гости замерзали в гнездах
и еле-еле уползали в воздух
поодиночке. Струнный блеск дождя
опять плескался. Дождь, как говорится,
да что! не плакал вовсе – шел и шел.

Лишь плакал белый пес на пепелище,
овцесобака. Псы умеют плакать.
И листья лапой хоронил в земле.
И скатывал орехи, смоквы, груши
все в те же им же вырытые ямки
и опускал на это кирпичи
и заливал цементом… разве розы
цвели еще? Цвели, раз он срывал,
охапками выбрасывая в воздух
и желтый дым и красный лепестков
оранжевый заголубел над Садом,
пионы, маргаритки, незабудки,
гортензии, фиалки, хризантемы…
Пес лаял. Я ему сказал: не лаять.
Сказал же? Да. Но лаял. Это – пес.
Но эхо неба нам не отвечало.

Неистовствуйте! Эта пропасть неба
для солнца лишь или для атмосферы
и нашей черноносой белой пастью
все это не разлаять…
                                  Сад-хозяин
велел себя убить. И я убил.

Что ты наделал, Сад-самоубийца?
Ты, так и не доживший до надежды,
зачем не взял меня, а здесь оставил
наместником и летописцем смерти,
сказал «живи», и я живу – кому же?
сказал «иди», и я иду – куда?
сказал мне «слушай» – обратился в слух,
но не сказал ни слова…
                                        Сказка Сада
завершена. Сад умер. Пес пропал.
И некому теперь цвести и лаять.

На улицах – фигуры, вазы, лампы.
Такси летит, как скальпель. Дом. Декабрь.
Стоят старухи головой вперед.
О диво диво: псы – и в позе псов!
Судьба моя – бессмыслица, медуза
сползает вниз, чтоб где-то прорасти
сейчас – в соленой слякоти кварталов
растеньицем… чтобы весной погибнуть
потом – под первым пьяным каблуком!